Когда Джоан вошла, в конюшне было тихо. Малколм, Лилиас и Каллум стояли рядом с двумя приземистыми пони, которые, помахивая хвостами, жевали сено. Джоан громко кашлянула, и все обернулись.
– Мама! Смотри! Лошадки!
Каллум подбежал к Джоан, схватил ее за руку и потянул к остальным. Малколм приветливо улыбнулся. Лилиас взглянула не нее и отвела глаза.
– Ты не должна быть здесь, Лилиас, и отлично это знаешь, – строго сказала Джоан. – За непослушание ты останешься в детской на весь завтрашний день.
– Папа! – Глаза Лилиас наполнились слезами.
– Это я разрешил ей выйти, – произнес Малколм. – Лилиас сказала, что очень сожалеет о своем непослушании и впредь будет хорошей девочкой.
Джоан изогнула брови.
– Ты видел волосы Каллума?
Малколм ухмыльнулся и потрепал волосики, еще сохранившиеся на голове малыша.
– Да, они короткие и немного неровные, но ведь они отрастут.
– Не в этом дело.
Малколм покосился на детей, стоявших рядом и смотревших на взрослых во все глаза.
– Мы обсудим это наедине.
– Хорошо. И подальше от замка, – согласилась Джоан. – Я принесу перчатки.
Когда она вернулась в конюшню, ее гнев уже остыл, и настроение улучшилось. Миновав ворота замка, она даже улыбнулась. Малколм предложил устроить скачки. Она сделала вид, что обдумывает идею, потом наклонилась вперед и ударила лошадь по бокам.
Ее кобыла рванулась вперед, а крик Малколма: «Так не честно!» – заглушил громкий топот копыт. Джоан слышала, как конь Малколма набирает скорость, и понимала, что он скоро ее догонит, но пока она наслаждалась свободой и чувством, что возглавляет скачки.
Холмы были покрыты зеленым травяным покровом, усыпанным пурпурными головками вереска. Через несколько недель они расцветут, наполнив воздух головокружительным ароматом.
Когда они достигли линии деревьев, конь Малколма пронесся мимо. Всадник обернулся, и Джоан махнула рукой, приветствуя победителя. Он направил коня на дорожку, ведущую через лес, Джоан поскакала следом. Ее кобыла легко преодолевала попадавшиеся на пути камни и корни деревьев.
Они остановились у озера. Привязав коня к стволу дуба, Малколм подошел к жене, поднял руки и обхватил ее за талию, чтобы помочь спешиться. Его прикосновение было знакомым, и оно вызвало у нее чувственную дрожь.
Джоан ухватилась за плечи мужа, надеясь, что ее реакция останется незамеченной. Но Малколм ее слишком хорошо знал и, сняв с лошади, прижал к груди.
Острое желание, которого – Джоан была в этом уверена – у нее не было и быть не могло, захватило ее целиком, и она призналась себе, что ей нравятся его прикосновения, поцелуи и объятия.
Последние две ночи он приходил спать очень поздно, когда Джоан уже спала, а уходил еще до ее пробуждения. Джоан твердила себе, что радуется отсутствию его внимания, поскольку это делало их брак менее тягостным.
После того как Джоан случайно застала мужа в ванне, он больше с ней не заигрывал. Специально? Возможно, он потерял к ней интерес? Или это часть его плана соблазнения?
Прикусив губу, Джоан отбросила эти мысли. В конце концов, они прискакали сюда, чтобы поговорить о Лилиас, а не об их сложных отношениях. А учитывая все то, что Джоан собиралась ему сказать, едва ли после окончания разговора Малколма потянет на поцелуи.
Джоан смотрела вдаль, но чувствовала на себе взгляд Малколма. «Интересно, что он видит, когда смотрит на меня так пристально? Напоминание о глупом импульсивном поступке, о котором теперь сожалеет?» Джоан шумно выдохнула. Что ж, едва ли его можно за это винить. Вряд ли он хотел получить такую жену. Но, черт побери, она – жена, которая у него есть.
– Если я буду матерью Лилиас, тогда ты должен мне позволить контролировать ее, – объявила Джоан, перейдя прямо к делу. – Ты не должен вмешиваться, и уж тем более не должен отменять мои решения.
– А если я с тобой не согласен?
– Мы можем это обсудить, но в этом случае мое слово должно быть решающим.
Малколм наклонил голову, обдумывая услышанное.
– Она моя дочь.
– Нет, она наша дочь, так же как Каллум – наш сын.
– Я не выношу ее слез, – признался Малколм. – Они жгут мне сердце.
– Ее слезы часто фальшивые. Она ими пользуется, чтобы добиться своего.
– Ты хочешь сказать, что она хитрит? В таком возрасте? – Малколм тряхнул головой. – Это невозможно.
– Ты просто отказываешься это видеть, поскольку иначе будешь выглядеть глупцом.
Малколм замер.
– Что ты сказала?
– Я сказала, что Лилиас делает из тебя посмешище, и я не позволю ей делать то же самое со мной. – Джоан старалась говорить спокойно, но ей было все труднее справляться с эмоциями.
Изменение, происшедшее с Малколмом, было мгновенным и пугающим. Теперь его лицо, обращенное к ней, выражало открытую враждебность. Джоан задрожала, почувствовав себя слабой и беззащитной.
– Ты не смеешь называть меня глупцом за то, что я люблю свою дочь. Я всего лишь хочу, чтобы у нее было счастливое беззаботное детство.
Джоан скрестила руки на груди и расправила плечи.
– Ее следует научить уважать авторитет и слушаться старших.
– Она так и делает! – возбужденный Малколм стал мерить шагами берег. – В основном.
– Нет, не делает. Никогда.
У Малколма стали раздуваться ноздри.
– Это ложь!
– Ты кричишь! – обвинила его Джоан.
– Ты тоже.
– Я пытаюсь заставить тебя услышать меня, – в отчаянии заорала Джоан.
Малколм тихо выругался.
– Не сработало. У тебя получилось лишь разозлить меня. Причем очень быстро.
Он сжал кулак, и Джоан отчетливо увидела, как ярость захватывает все его существо. Она смотрела на мужа, тяжело дыша, боясь заговорить или даже просто пошевелиться. Между ними повисло напряженное молчание. Ни один из спорщиков не желал сдаться и проиграть сражение.
Джоан собралась и приготовилась защищаться, если он поднимет на нее руку, хотя сильнее всего у нее болело сердце. На него будто лег тяжелый груз.
Она отлично знала, что сильный гнев может ослепить любого человека, даже того, кто поклялся не поднимать руку на жену. Было бы неразумно верить, что Малколм чем-то отличается от других мужчин.
С молниеносной скоростью Малколм завел руку Джоан за спину. Его лицо было искажено гневом, губы скривились в гримасе ярости, но по непонятной причине Джоан и теперь находила мужа красивым. «Мы безумны, – решила она. – Оба».
Джоан вскрикнула, когда муж подхватил ее на руки, и жадно – почти грубо – поцеловал. Она была переполнена эмоциями – удивлением, яростью и, что самое неуместное, страстным желанием. Она даже не оттолкнула его, как следовало бы.
