Они шли по узкой полосе пляжа у кромки воды. Влажный песок щекотал босые ступни и пальцы ног. Ветерок трепал подол сарафана. Веселый напев летел над рекой, прятался в темноте подлеска.
Белянка обернулась. Две цепочки следов темнели в серебристых лучах луны, россыпью искр блестела вода. Сполохи костров подсвечивали крошечные листочки на тонких ветвях ив, и казалось, будто они облеплены золотистым пухом. Сырой запах земли и сладкая горечь дыма переполняли грудь, но голова кружилась не от этого.
Голова кружилась от тихого дыхания Стрелка, от тепла его ладони, крепко и нежно сжимающей ее руку, от шагов – в такт, от молчания – обо всем. И от слов, которых не придумать.
– Чего ты боишься? – нарушил хрупкое равновесие Стрелок.
Белянка прошла еще немного и остановилась.
Он смотрел открыто, без осуждения, и ждал, не отпуская ее руку. Ветер неторопливо пересыпал его скользкие волосы.
Она отвела взгляд и пожала плечами.
– Не молчи. Я должен знать, – его голос звучал вкрадчиво, мягко, но требовал ответа.
– Почему ты пригласил меня? – прошептала она.
Стрелок осторожно коснулся указательным пальцем ее подбородка и заставил посмотреть ему в глаза.
– Ты не хотела танцевать со мной?
– А хотел ли ты? – Белянка поняла, что просто не в состоянии вырваться из плена его взгляда.
Он рассмеялся до глубоких ямочек на щеках.
– Я пригласил тебя, потому что я хотел пригласить тебя.
– А как же Ласка?
– Ласка? – Он удивленно вскинул брови.
– Если бы Ловкий не опередил тебя, ты бы танцевал с ней?
Он зажмурился, помотал головой и спросил:
– С чего ты взяла?
С чего? Все так говорят.
Кто все? Ласка. И только Ласка!
Белянка усмехнулась собственной глупости и с трудом удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Но перед глазами предстало строгое лицо тетушки Мухомор.
– Больше всего на свете я мечтала танцевать сегодня с тобой, – призналась она и тяжело вздохнула.
– Но? – продолжил за нее Стрелок.
– Но мы никогда не сможем быть вместе, – мрачно закончила она.
Он покачал головой:
– Все зависит только от нас.
– Но ученице ведуньи не положено…
– А чего хочешь ты?
Легкий вихрь пролетел над водой, брызнул в лицо и унесся в ночную высь, звеня сосновыми иглами.
– Никогда не отпускать твою руку, – выпалила Белянка. – Всегда видеть твои глаза.
Щеки пылали жарче самого большого костра.
Стрелок порывисто обнял ее, крепко сжал талию и поднял на вытянутые руки. Земля ушла из-под ног, воздух вылетел из груди. Локоны и витые косички коснулись запрокинутого лица Стрелка.
Он улыбнулся:
– В твоих волосах запутался речной ветер.
К глазам подступили слезы горячее крови. Белянка рассмеялась.
Никакая ворожба не подарит ей и толики такого счастья. У тетушки Мухомор есть еще две ученицы, а деревне нужна лишь одна ведунья…
Да какая разница!
Нет ничего важнее его взгляда.
Он бережно опустил ее на землю. Ноги подгибались.
– А я и вправду испугался, что ты не хотела танцевать со мной, – усмехнулся он.
Она уткнулась в его плечо, а он прошептал:
– На рассвете, когда первый луч коснется верхушек сосен и я подниму ясеневый посох, – посмотри мне в глаза.
Белянка кивнула, не в силах говорить.
Глава 7
С крыши стекал талый снег, лужицей собираясь на подоконнике. Пищал воробей, ерошил перья – и брызги веером летели в окно, оседая круглыми каплями, алыми от заката. Золотились черные решетки вокруг слюдяных кругляшков. Пахло кострами и весенним небом.
По осени Стел хотел починить водосток, да руки так и не дошли. Едва шагнул на порог – скрипнуло: доски рассохлись. И они ждут хозяйских рук. Дождутся ли? Разве что будущей осенью.
Из-за приоткрытой двери тянуло выпечкой. Стел глубоко вдохнул и вошел в дом. Матушка оторвалась от шитья, вскинула голову и подслеповато сощурилась:
– Стел? Ты сегодня рано! Пироги я только поставила…
Рани горбилась над пяльцами и послушно, стежок за стежком, вышивала синей нитью по белому полотну простенькие цветочки – только желваки бегали на скулах.
– Все в порядке, я не голоден, – Стел не хотел, чтобы в голосе слышалось прощание, но матушка будто поняла: вскинула ломкие брови, поджала губы.
– Тогда хоть трав заварю с медом.
Она засуетилась у очага. Привычно мелькали пальцы: подцепить крышку банки, высыпать в заварник ромашку со смородиновым листом, долить меда. Из-под чепца выбивались русые пряди, будто кружевом обрамляя лицо. Только суховатые губы не улыбались, да особенно сильно хмурился лоб.
Шумно вздохнула Рани и исподлобья глянула на Стела.
– Ты умеешь вышивать? – попытался он завязать разговор.
Толком познакомиться им так и не удалось. Как только они вошли вчера, Рани поняла, что лишняя на семейном вечере, и попыталась уйти, но матушка остановила ее: «Никуда ты не пойдешь в такую погоду, да еще в драных сапогах! – и усмехнулась, подслеповато щурясь: – В детстве Стел таскал домой котят – теперь мальчик вырос».
Согрели целую кадушку воды, и после купания матушка принесла свое старое платье в горчичный цветочек, нелепое и широкое. Сегодня платье сидело на Рани гораздо лучше, да и сама она куда больше стала походить на девушку: зарумянилась бледная кожа, мягче легли стриженые кудряшки – нежно и мило, если бы не острые скулы, рубленые движения и взгляд. Мертвый болотистый взгляд.
– Я учусь вышивать, – с нажимом ответила она.
– У тебя чудесно выходит! – подбодрила ее матушка.
Рани только покачала головой. Глупо было надеяться оставить ее здесь подмастерьем.
– Ты никогда не мечтала быть швеей, – озвучил Стел.
Она кивнула, отложила вышивку и тихонько спросила:
– Мне… пора? – ее глаза смотрели то на Стела, то на исколотые пальцы, то на половицы.
– Куда? – только бы она не расслышала в его голосе надежду, что ей есть куда идти.
Но она расслышала. Решительно поднялась, подошла к своим стоптанным сапогам.
– Поищу работенку или… не первый день в Ерихеме – разберусь…
С сопением она завязывала дрожащими пальцами шнуровку – будто веревку на камне. Стел знал, куда она собралась.
– Никуда ты не пойдешь, – он наклонился и сжал ее ледяную кисть.
