Рокот наконец развернулся и пошел прочь. Нечего тут препираться.
– Ты предал бога и остался верен человеку! Опомнись. Куда ты идешь? – бросила ему в спину Полынь.
«Я предал бога и остался верен себе. Я знаю, куда я иду».
– К храму, – поморщившись, пробубнил Рокот в ответ на внезапное рвение лесной колдуньи в защиту Сарима. Презабавное, надо сказать, рвение. Но разобраться в тонкостях и причинах Рокот не успел.
От шпиля, столь поэтично горевшего прежде закатом, по черепице, нарезанной чуткими руками лесников, ползли искры. Не отсветы. Не блики. Настоящий, вовсе не поэтический огонь спускался по деревянному куполу.
Пропадите вы пропадом, пресветлый Син вместе с гением Мерга.
Пропадите вы пропадом!
Порыв ветра, еще порыв – и вот уже занялись лохматые ели, почернел замазанный мелом сруб.
– Пожар! – вопили на поляне.
Выли дико. По-звериному. Бестолково метались, давили друг дуга насмерть в дверях храма. Визгливо орали дети. Рокот не чувствовал токов тепла, но знал, что ключ все-таки достучался до неверных сердец лесников, собрал единым жгутом тепло – и не справился. Ошибка в расчетах, должно быть. Сущий пустяк.
Представив мощную спираль, питающую огонь, Рокот попытался ее ужать, удержать. Кажется, нащупал край, ухватился и…
Обухом по голове. Звон. Гул. Слепота.
Наивный человечишка. Не видишь – не суйся. Это не людей ломать, здесь другого порядка силы. Пальцем не заткнуть прорванную половодьем плотину – даже дудочка Вереска не помощница.
Будто взрывной волной Рокота отшвырнуло на ведунью. Ветки над их головами уже полыхали.
– Так вот какой свет вы принесли! – прорычала Полынь, спихивая с себя Рокота.
Он вскочил и заорал во все горло:
– Улис! Воду! Наполнить ведра и меха, передавать от реки по цепочке. Борт! Рубите горящие елки в сторону поляны. Натан! Земля, забрасывайте землей.
Рыцари с оруженосцами забегали, а сам Рокот попробовал опять сунуться магией, на этот раз осторожней, медленней…
– И не пытайся, проклятый! – грубо толкнула его ведунья и ткнула в лицо горящей головешкой – едва успел увернуться. – Хватит с нас! Проваливайте. Лес больше не благословляет вас, – сощурившись, она резанула его взглядом.
Не верит. И никогда не верила в красивый обман Стела. Плюнула смачно – слюна попала Рокоту на плечо – и грозно двинулась прямо в огонь.
Смелые у лесников бабы. Мощные.
Рокот перехватил за рукав Натана, рубящего столетнюю сосну, и коротко бросил:
– Уходим! Уводи всех.
– Но?! – вскинулся дольный.
– Они справятся получше нас.
И будто в подтверждение его слов на поляне затихли, с благоговением глядя на свою Полынь, чуть ли не попадали ниц. Городским бы храмовникам такое почтение. И пока ведунья в образе праматери обращалась к глубинным силам огня, главный храмовник Ерихема без стыда улепетывал к фургонам, а свита из ласточек и учеников неслась следом, лихо перепрыгивая через пеньки.
Интересно, Слассен осознает, что фургон по лесу быстро не поедет? И до реки, по которой подготовлено отступление, им так и бежать на своих двоих?
Рыцари уже покинули поляну, послышалось конское ржание, Рокот собрался было окликнуть Фруста, как увидел посреди поляны босоногого мага-недоучку. Он стоял и лупился на сына старейшины будто на невесту, которой изменил в первую брачную ночь. Бестолочь.
Бестолочь! Ты же клялся не навредить им, так беги теперь со всех ног! Беги! Ты вперед всех улепетывать должен!
Но Стел не двигался.
Глава 22
Закат рвался в храм сквозь яркие окна, горящие под куполом ярмарочными леденцами. Стел шагнул в квадрат зеленого света на земляном полу, и ноздри тут же защипало свежестью. Золотистые пылинки плыли в изумрудном луче, словно крупицы сахара в залитых крутым кипятком листьях мяты.
Следом за мятной полосой тянулась земляничная сладость, оседала бликами на волосах лесных девочек. В глубоком васильковом свете стоял Натан бок о бок со старейшиной, и, казалось, их бороды поросли синими сосульками. Тепло, собранное и очищенное особыми стеклами, наполняло храм. Служители называли его «покоем Сарима», но любой маг подтвердил бы, что это и есть та самая основа магии, а цветные стекла широко используются в практике.
В стороне, у границы цветного света, стояла Рани. Она бесстрастно изучала деревянный купол, запрокинув голову. Ее фигура терялась в сумраке, только сверкали белки глаз. Она скользнула взглядом по Стелу и так стремительно уставилась вновь в купол, что Стел засомневался: не померещилось ли.
Он осторожно подошел и шепнул:
– Идем на свет.
Она не шевельнулась, лишь коротко качнула головой.
Весь месяц, пока строили храм, Рани избегала Стела. Исправно носила воду, ходила за лошадьми, помогала на стройке – выполняла беспрекословно даже больше, чем требовалось по роли, но говорила со Стелом лишь изредка и только по бытовым мелочам. Вечерами неизменно приходила к костру и слушала их долгие разговоры с Вьюрком. Когда менестрель метко шутил или пел, на ее лице мелькала улыбка – и только, других эмоций от нее Стел не видел и не чувствовал, как ни старался. Она истончилась, похудела и будто бы стала прозрачной.
– Не молчи, – попросил Стел. – Скажи хоть что-нибудь.
– Красиво, – она кивнула на окна, но так и не посмотрела ему в глаза.
– Ты из-за Рокота стала меня избегать? Или из-за чего? Помоги мне, – взмолился он. – Я не понимаю тебя.
– Служба началась, – кивнула она вместо ответа.
На середину зала вышел Слассен, и Стел вынужден был замолчать и посмотреть на него. Служитель медленно поворачивался вокруг своей оси, из-под опущенных ресниц оглядывая прихожан, затем остановился и вскинул ладони над головой. Рукава соскользнули, обнажив тонкие запястья, цветные блики заструились по необъятной хламиде. Обычно одеяния служителей шьются из неокрашенной шерсти тончайшей выделки – однажды у матушки был большой заказ, и она весь дом завалила рулонами такой шерсти, – но сейчас это была другая ткань. По благородному блеску Стел определил саримский шелк. Все-таки тогда, у степной реки, ему не показалось.
С чего бы Ериху так тратиться?
На солнечных склонах далекой Южной гряды прядут свои коконы шелкопряды. Долгие дни бредут караваны сквозь пески, поглотившие некогда великую Саримскую цивилизацию, от приморского ее осколка, сохранившего за собой имя Сарима, до зажатых между горными отрогами городов Ерихема. И только тогда драгоценные отрезы шелка, меры специй и чая попадают к самым богатым горожанам… и магам, для которых шелк, не пропускающий тепла, дороже серебра.
Так чего же боится Ерих, раз нарядил служителей в шелка?
