– Я люблю его! – зарычала она – и ураган с жадностью поглотил ее боль, подступив ближе.
Теперь пламя прошивало их души насквозь, выжигало без остатка.
Пора бежать. Если Стел еще надеется выжить – пора бежать.
И оставить этих двоих умирать. Это не его война.
– Зачем тебе это? – вопреки разуму бросился на них Стел. – Ты видела себя? Ты прекрасна! Половина мира влюблена в тебя, слышишь? Ты заслуживаешь жизни! Счастливой, полной, долгой жизни. Ты столько еще не увидела, не попробовала, не ощутила и не познала. Ты даже не знаешь, что такое – быть любимой. Тебе еще не пора умирать. Не пора! Отблагодари этот мир. Проживи свою жизнь. Свою жизнь. Проживи!
Но она молчала. И даже не шевелилась.
Неужели все закончится так… глупо? Схлопнется бездна, поглотит то, что когда-то болело, боролось, смеялось, плакало и отчаянно хотело жить.
Да. Ураган смахнул их – будто бы невзначай, словно хлебные крошки со стола.
И не осталось ничего.
В тот же миг Стел задохнулся от гари и приторно-сладкого привкуса шиповника. Мягкие губы раскрывались ему навстречу, отвечая на поцелуй. Неумело, неловко, страстно. Кожу на щеке опалило прерывистое дыхание. Нежные руки обняли шею.
Плотная ткань плаща окутывала полумраком, отрезала от целого мира.
Стел прервал поцелуй с огромным трудом и приподнялся.
Распахнутыми ее ресницы были еще прекраснее. А от глубокого взгляда темно-каштановых глаз бросало в жар. Или это огонь снаружи?
– Мы живы! Живы! – воскликнул Стел. – Значит, ты отпустила его? И вытащила нас!
Хотелось хохотать навзрыд.
Она зажмурилась и тяжело вздохнула:
– Вытащила нас тетушка Мухомор. Я предала ее, а она нас спасла.
– Но ты же разрушила приворот? – вскинул брови Стел. – Иначе никто бы не спас нас…
– Разрушила, – она коротко кивнула и открыла глаза – переполненные дикой смесью сожаления, боли, насмешки и чего-то неуловимо-огненного. Желания жить?
– Кто ты? – нахмурилась она.
Закономерный невинный вопрос. Но он вернул мир с головы на ноги.
– Посланник из Городов, – коротко ответил Стел. – И нам пора бежать от огня.
– Нет, – мотнула она головой. – Теперь я не сбегу. Когда она спасла меня – я не сбегу. Я должна остановить пожар. Сгореть, но остановить.
Стел откинул плащ и рывком поднялся на ноги.
Останавливать было нечего. Пламя погасло. Плотный дым клубился над пепелищем и недогоревшими остовами деревьев.
– Не судьба тебе сегодня погибнуть, – радостно заявил Стел: ее растерянность отчего-то здорово его веселила.
Она кивнула, посмотрела на его губы – к ее округлым щекам хлынула кровь – и небрежно поправила волосы:
– Я и вправду прекрасна?
Стел кивнул, выдерживая ее обжигающий взгляд. Как объяснить, что поцелуй был лишь кратчайшим путем к ее душе?
Она поднялась на носочки, обхватила себя руками за плечи, перекатилась на пятки. В глазах мелькнула тоска, но вдруг девушка расхохоталась низким бархатистым смехом.
– Да не бойся! Тебя не приворожу! – печаль исчезла, будто по приказу. Темные дуги бровей резко взлетели вверх, а губы изогнулись в улыбке бывалой соблазнительницы – Стел никогда бы не поверил, что это она целовалась так нежно и так трогательно неумело!
Резко развернувшись, она хлестнула его по лицу волосами, пропахшими дымом, но потом оглянулась и твердо произнесла:
– Спасибо.
– Не за что, – пожал он плечами.
– Но никогда никому не говори, что ты сделал, – темные глаза яростно блеснули. – Никогда и никому. Слышишь?
– Обещаю, – улыбнулся он.
В ответ она лишь подмигнула и убежала прочь, так и не назвав своего имени.
На губах стыл запах шиповника, но сладкое томление во всем теле навязчиво возвращало привкус меда и абрикосов. И немного вишневой косточки.
Глава 25
Сон взорвался истошным криком. По рукам и ногам острыми языками пламени поднимался ужас. Страдания сотен и сотен жизней распирали голову.
– Бегом! В деревню! – ярко вспыхнули мысли Ивы пополам с голосом тетушки Мухомор.
Белянка вскочила на ноги. Виски пульсировали жгучей болью, во рту пересохло. Запах страха бушевал повсюду, резал сердце и плавил мысли.
– Скорее!
Не разбирая дороги она бросилась в лодку, рванула привязь и толкнулась веслом, правя к стремнине. Мысли путались, метались перепуганными мошками.
– Вон она! – крик Ласки сорвался в девчоночий визг. – В лодке!
Паника через край плескалась по Большой поляне: плакали дети, взрослые бестолково бегали, блеяли козы, кудахтали куры, зерно сыпалось из рваных мешков, из разбитых бочек текло вино.
– Хватайте детей и скот, укрывайтесь у воды! – кричал Ловкий. – Бросайте добро и землянки!
Но его никто не слушал – со всех сторон неслось:
– Пожар! Пожар!
Лесной Пожар.
Древнейший и безжалостный враг.
– Скорее! – тетушка Мухомор ухватила учениц за руки и потащила прочь. – Огонь рядом! Чужаки пустили вестника вперед!
– Не может быть… – выдохнула Белянка.
Недавние слова прошелестели подступающим дымом:
– Я пока не могу поверить тебе…
– Может, оно и к лучшему…
Мелкая дрожь поднималась от могучих корней леса через пальцы ног, по костям и в самое сердце. Жар из глубин родовой памяти опалял каждую нить души. Немел язык, слезились глаза, воздух застревал в горле.
Она никогда не видела Лесной Пожар.
Но она знала.
И боялась.
– Помните: огонь – всего лишь чистое и простейшее тепло! – прокричала тетушка Мухомор. – И помните – кто вы! Помни – кто ты!
Лба быстро коснулись сухие губы, дохнуло извечной душицей и мелиссой, мягкая ладонь с силой толкнула в спину:
– Да пребудет с вами Лес, доченьки! Бегите!
И Белянка побежала, не разбирая дороги, навстречу пламени.
А на лбу благословением стыл теплый поцелуй.
С каждым шагом воздух все яростнее опалял кожу, обжигал глотку. Где-то далеко слева затерялась Ласка, где-то справа за пригорком скрылись Горлица и тетушка Мухомор. Белянка осталась одна, заблудилась в густом дыму. Острые камни и травы резали босые ноги – сапожки остались в лодке.
Разве можно сейчас думать о сапожках?
Позади содрогается Лес плачем детей и истошными воплями взрослых, и чем дальше от деревни – тем громче, будто каждый листок, каждая веточка усиливает крик. Будто стонет сам Лес.
