– Да ты лучше! Лучше меня! Ты всегда была лучше меня! – Белянка вскочила из-за стола и крепко обняла Ласку.
Шелковистые темные волосы пахли сладкими-сладкими ландышами и шиповником.
– Что было, то травой поросло, Ласка. Настоящее – единственное время, которое у нас есть. И каждый хочет быть любимым. И ты, и я, и Стрелок, и Ловкий. Не хуже тебя.
– Ловкий? – всхлипнула Ласка.
– Он же влюблен в тебя и мучается жутко! – улыбнулась Белянка и вытерла слезинки со щек Ласки.
– Глупости, он же рыжий, и вообще… и никто не нужен, кроме… – но заплаканные глаза вопреки словам лукаво и почти по-прежнему загорелись – знала она, конечно знала, что Ловкий по ней сохнет. – И чего это ты такая добрая стала?
– Потому что ты плачешь, а не кусаешься. И потому что я люблю того, кто любит меня, а не пытаюсь перешить целый мир по своей выкройке.
– Не всем так везет, – Ласка утерлась рукавом.
– Но тебе повезет обязательно, – немного грустно вздохнула Белянка. – Вот увидишь.
На душе стало тихо и светло. Куда-то ушли обида и боль, и осталась только тишина. И пусть дурные предчувствия разъедают под ногами землю, пусть стоят под дверью рыцари и злится Горлица. Будь что будет – нужно набраться смелости и принять неизбежное.
Глава 34
Солнце вливалось сквозь откинутый полог палатки, и слезились спросонья глаза. Болело все: руки, спина, плечи, ноги и даже пресс. Будто вчера Стел дрался с кем-то насмерть – и проиграл.
Щебет птиц, потрескивание костра, постукивание поварешки о котелок разгоняли остатки сна. Волнами дурноты накатывали воспоминания, и хотелось снова заснуть – крепче прежнего, – заснуть и не просыпаться уже никогда.
Потому что вчера Стел и вправду дрался насмерть. С самим собой. И проиграл.
В битвах с самим собой победителей не бывает.
– Каша, – раздался негромкий, с хрипотцой, голос Рани. – Остынет – не жалуйся.
Загремели миски в подтверждение ее слов. И новая порция воспоминаний заставила Стела поморщиться. Ночью Рани плакала у него на плече – буквально призналась в любви, а он в ответ говорил с ней об Агиле.
Об остальном лучше и вовсе не вспоминать.
Какое жуткое пробуждение. Будто с похмелья. Уж лучше бы на самом деле напился вчера!
Выдохнув, Стел выбрался из палатки, взглянул на Рани – она знакомо, по-кроличьи подергивая носом, уминала кашу. Так обыденно и привычно! Будто и не было смертельного вечера, неловких слов и слез.
Стел спустился к реке, поплескал водой в лицо и вернулся к костру. С ежика волос срывались капли, кругами темнели на штанах. Рани носком сапога подвинула миску с кашей, достала коробочку с табаком и принялась за самокрутку.
Заварив чай, Стел взял слипшуюся кашу и наконец-то оторвал от земли взгляд.
Рани смотрела открыто и прямо, одно за другим пуская колечки мохнатого дыма, – она будто забыла прошлую ночь.
– Утро наступило, – подтвердила она невысказанные мысли.
Над чашкой в ее руке поднимался пар, смешивался с табачным дымом и лучами солнца, просеянными листвой. Белесые клубы сочились золотистыми сполохами, перетекали, окутывая крохотную фигурку Рани, вплетаясь в нелепые кудряшки, путаясь в коротковатых ресницах. И за этой завесой она пряталась так же надежно, как и за выверенным молчанием. Губы не кривились в горькой улыбке, глаза не блестели слезами. Ни единая капля тепла не вырывалась наружу – только спокойствие и покорность.
Как она это делает?
Он всегда считал ее сломанной, лишенной радости и чувств, замкнутой на себя и свою боль. Но что, если ему стоит поучиться у нее самообладанию? Что, если…
– Жуй-жуй, глотай? – усмехнулась она сквозь сжатые зубы, хлебнула чай и глубоко затянулась.
– Я же просил тебя не курить… – выдал внезапно Стел и прикусил язык: это надо же быть таким идиотом? Ничего лучше не придумал?
– Твое дело – мою жизнь спасать, – она наклонилась вперед и выпустила ему точно в лицо пару колечек дыма. – А мое – губить.
– Рани, я…
– Вот только не надо. Хватит! – едко отрезала она и прикоснулась кончиками пальцев к тыльной стороне его ладони.
– Я… – он посмотрел ей в глаза и осекся.
– Не надо, – прошептала она обветренными тонкими губами и покачала головой.
– Хотел сказать «спасибо» за завтрак, – соврал Стел.
Она только фыркнула и бросила окурок в огонь.
– Что теперь делать собираешься?
Действительно, что? Вечером придется читать лекцию сельчанам. И нужно что-то придумать с Рокотом…
Зашуршали кусты.
Рани навострила уши, переглянулась со Стелом.
Из-за коричневых свечек камышей и созвездий осоки торчала белобрысая макушка. Стел осторожно взял меч и подошел – в засаде сидела знакомая девочка-ведунья, тоненькая, по-детски нелепая, в застиранном сарафане. Она коротко взглянула на меч, потом посмотрела на голый торс Стела и потупилась в землю – щеки запылали.
– Вот уж кого не ждал! – хмыкнул он, чтобы потянуть время, а в голове цеплялись друг за друга мысли, закручивались вихрем. Зачем она пришла? Как ее переманить? Она ли подожгла тогда рыцарей?
– Вот уж тоже не ждала! – Белянка вскинула подбородок и посмотрела ему в глаза. – Почему ты здесь? Остальные чужаки на другом берегу.
– Так, может, тогда мы и не чужаки вовсе? – Стел широко улыбнулся. – Чаю?
Белянка заглянула через его плечо и вновь насупилась.
– Ты мне не друг, чтобы чай с тобой пить.
– Так зачем пришла?
– А я не к тебе пришла, – она мотнула головой, покосилась на иву и переступила с ноги на ногу.
Стел обернулся к Рани с наигранным удивлением:
– Она к тебе? – Та хмыкнула, резко встала и скрылась в палатке, щелкнув пологом. – Видимо, нет, – Стел пожал плечами. – Так к кому ты пришла?
– Не твое дело, – сощурилась Белянка. – Это вы пришли в наш дом без приглашения, а не мы в ваш. Так что и спрашивать нам.
Стел натянуто улыбнулся:
– Так спрашивай.
– Что вам нужно? – сразу кинулась в атаку она. – Что нам сделать, чтобы вы ушли?
– Храм в вашей деревне, – тоже без лишних отступлений ответил Стел. – Храм и вы на службах Сариму – и тогда рыцари уйдут. – Раньше было «мы» вместо «рыцари» и голос не дрожал при слове «храм», но Белянке это вовсе не обязательно замечать.
Она сощурилась сильнее:
– А если мы будем против?
Такая маленькая, а бьется за справедливость для своего народа. Сжимает кулачки, храбрится. Наверное, так же и Стел вчера стоял перед Рокотом? Так же смешно храбрился и сжимал кулаки.
