– Надо добраться до переправы, – бессмысленно повторял Стел одно и то же самому себе и смотрел на неподвижную бледную руку.
Сама Белянка мокла в натекшей луже ровно в той позе, в которой оставил ее Стел: с поднятыми руками, запрокинутой головой и согнутыми коленями. Мурашки волной пробежали по спине и стиснули сердце. Мелкая дрожь пробралась под одежду, засаднила обожженная кожа, застучали зубы.
Спокойно. Не нужно ничего выдумывать. Спокойно.
Но уговоры не действовали. Страх нарастал, нарастал, и что-то внутри настойчиво ждало, что вот сейчас девчонка пошевелится, сменит позу и откроет глаза. Вот сейчас!..
Но ничего не менялось.
Стел поднес трясущуюся руку ей под нос – дышит! Он глупо улыбнулся. Дышит! Дышит.
Тяжело поднялся – ноги заскользили по размокшему илу, – удержал равновесие и подхватил Белянку, закинув за шею ее руки. Растревоженные ожоги прострелили до сердца, но он только закусил губу и грузно зашагал по грязи. Лил дождь, рубаха липла к воспаленной коже. Мокли стволы, напитывалась сыростью кора. Лес оправлялся, оживал, сипло дышал и ворчал. Ноша тянула к земле, будто неживая. Стел заглянул в подернутые отраженным огнем глаза – жутко, когда знаешь, что это настоящий огонь, бушующий у нее внутри.
Стел стиснул зубы и упрямо шагнул вперед.
Дышит – значит, не все потеряно. И он отыщет способ ее вернуть. Во что бы то ни стало отыщет.
Глава 47
У окна стояла Мирта. Сумеречный свет обволакивал девичий силуэт и обесцвечивал мир, с точностью ювелира выплавляя мелкие детали. Кисейная занавеска дрожала на ветру, сизой дымкой сливалась с ночным платьем без бретелей. Из высокой прически выпал локон, будто уголек прочертил по белой шее волну.
Одеяло сбилось комком в ногах у Рокота. Он лежал на кровати, закинув руки за голову. Мирта была такой юной, словно они еще не женаты и она вполне может сделать свой выбор в пользу Грета. И будто именно это все определит: Рокот погибнет под Каменкой, Грет возглавит рыцарей, женится на Мирте и у них родится сын. Мальчика назовут Стел. Жизнь казалась сном, призрачным, словно кисейная занавеска.
– Розы Мерга не прижились, – голос Мирты гулко отразился от стен и увяз в тумане.
Рокот с недоумением уставился на нее, и она терпеливо пояснила:
– После твоего отъезда заходил Мерг, принес саримского чая и четыре куста фиолетовых роз.
– Что он хотел? – приподнялся на локтях Рокот.
Мирта качнула головой и мягко улыбнулась:
– Просто проверил, как мы. Не переживай. Я все помню. Я начеку.
– Если тебе так дороги эти розы, я могу попросить у него еще.
– Нет. Эти розы ужасны. Ты видел, какие у них шипы? – Мирта подняла мундштук, затянулась и выпустила лохматое кольцо дыма. – Я лучше посажу куст белого шиповника.
– Мирта, ты куришь?! – Рокот резко сел, сбросив одеяло на пол.
Она свесилась из окна и выбросила мундштук в сад. Что-то в изгибе ее шеи напомнило Рокоту убитую им девчонку, блеснули желтые глаза, заострились скулы.
– Ты станешь моим предрассветным призраком? – содрогнулся Рокот. – Я не хотел тебя убивать. Я дважды пощадил тебя. Дважды! Ты сама искала смерти от моей руки.
– Что с тобой, Рок? – Мирта встала с подоконника и шагнула к нему. – Я никогда не курила и не курю теперь.
Занавеска соскользнула, обнажив молочную кожу, будто напоенную серебром. Никакого ночного платья на ней не было, высокая грудь мягко покачивалась при каждом шаге. Мирта опустилась на кровать, вскинула руки и вытащила из прически первую шпильку. Рокот завороженно смотрел как одна за другой падают пряди, укрывая ее прямую спину, острые изгибы лопаток. Как давно он видел жену столь юной! Но от ее волос пахло не душистой водой, как в молодости, а домом и сушеной земляникой.
– Я так устал, – против воли прошептал Рокот.
Она обернулась, подняла руку и провела по его волосам.
– Возвращайся домой, Рок, – прошептала она. – Мы ждем тебя.
– Не могу, – он потер виски.
– Лилу научилась ездить верхом на пони, которого ты подарил ей на день рождения. Только и твердит о том, как станет твоим верным оруженосцем, – она будто его не слышала.
– А Амала? – Рокот поддался искушению, лег на ее колени и закрыл глаза.
Мирта вновь погладила его голову:
– Амала нарисовала тебя и Фруста. Знаешь, мне кажется, из нее вырастет художница.
– Давай уедем, Мирта, – не открывая глаз, прошептал он. – Я так устал.
Мирта молчала. Рокот знал, о чем она думает: о Лилу в свите принцессы, о будущем Амалы, о доме в Ерихеме.
– Ты, главное, возвращайся домой.
– Не могу. У меня осталось два ключа к сердцу Сарима…
Рокот открыл глаза.
Одеяло сбилось комком, балки шатра терялись в сумраке, из-под полога тянулся сырой туман. Снаружи темнел силуэт, тонкий, но вовсе не девичий. Рокот сел, до хруста потянул спину и нацепил сапоги. Спал он не раздеваясь, будь проклята эта бессонная ночь! Трижды шатался по спящему лагерю, проверял дозорных – после того как Улис упустил гонца в Нижней Туре, Рокот не мог на него положиться, – и в итоге вырубился под утро, да еще и приснилось… Будто и без того Рокот не знал, что они его ждут.
– Кто? – рявкнул он и по тому, как дернулся силуэт, понял, чей сиплый голос услышит.
– Разреши доложить…
Видать, у храмовника и вправду что-то стряслось, раз набрался смелости разбудить. Рокот отбросил полог и, хмурясь, вышел из шатра:
– Что там у тебя?
Бледное обычно лицо Слассена почернело до землистого цвета, глаза ввалились. Рокот невольно оглянулся в поисках воинственных лесников, но лагерь мирно спал, только тянуло гарью.
– К-к-ключи… – заикаясь, выдавил Слассен.
«Язык не откуси!» – зло сплюнул Рокот, а вслух передразнил:
– Что к-к-ключи?
– Их нет, – подобрался храмовник.
Мысленно Рокот расхохотался: выходит, он наврал во сне Мирте и больше ничего не мешает ему вернуться домой.
Вот только что сделает с ним после этого Мерг?
– Как это произошло? – бесцветно спросил Рокот.
– Не знаю! – выпучился Слассен. – Они просто… растворились, исчезли. Я перевернул все, я души вытряс из каждой «ласточки»! Никто не видел, как они пропали…
– Ты вручил их мне под мою личную ответственность? – грозно начал Рокот.
Слассен с готовностью кивнул.
– Я передал их тебе, чтобы вы разобрались и научились с ними работать, так?
– Д-да…
– И теперь ты мне заявляешь, что их нет?!
