Вышитые золотой нитью.
– Дорогой, – матушкин голос сделался еще мягче, – мне кажется, или ты пытаешься от меня спрятаться?
– К-кажется.
Нкрума вздохнул.
Нет, с пиратами, определенно, было много проще…
На загривок опустилась маленькая ручка. Стиснула шкуру, давая ощутить остроту когтей.
– Хорошо, а то я начала волноваться… вдруг бы выяснилось, что ко всем прочим грехам ты еще и воспитан дурно.
Коготки пробили кожу.
Потянули, поднимая на ноги.
Нкрума подобрал лапы, подумав, что стоило прислушаться к совету брата и уехать… куда-нибудь, неважно куда… если попросить политического убежиша…
Матушка подобного позора не вынесет.
– …И если прочие твои недостатки можно списать на дефектные гены, – ручка разжалась, и Нкруму ласково потрепали по гриве, – то дурное воспитание есть лишь мое упущение… это было бы плохо.
– Да, мама.
– Встань.
Он встал. Сначала на четвереньки, потом во весь рост. Втянул голову в плечи, стесняясь, что вышел слишком крупным даже для самца. Матушка ему и до подбородка не доставала, но…
– Какой большой мальчик, – восхитилась она, ущипнув за щечку, как всегда делала искренне нелюбимая Нкрумой тетушка в далекие детские времена. – Вырос… вымахал… силы набрал… а в голове по-прежнему пусто.
– Мама, я…
Договорить не вышло.
Острый нос матушкиной туфельки впился в колено, а когда Нкрума, охнув, согнулся в три четверти, по лбу ударила сумочка.
Маленькая.
Тяжелая.
Из кожи шарраха. Шитьем украшенная и каменьями. А мамины пальцы ухватили за ухо.
– Когда ты уже думать начнешь?
– Я…
– Это надо было… позор… – она меланхолично дергала ухо в стороны, и голова Нкрума моталась. В какой-то момент он с тоской подумал, что если ухо вовсе оторвется, то матушку это успокоит.
Немного.
– Балбес, – она разжала пальцы и вытерла платочком. – Но почти женатый.
– Что?
Лучше б она ухо оторвала. Нкрума читал, что иногда песчаные сайаши, попав в капкан, отгрызают себе лапу, лишь бы на свободе оказаться, и сейчас понял, что лапа – не такая уж высокая цена.
– Вижу, дорогой, ты проникся… – Матушка шлепнула по носу, но уже без былой злости. – Я прямо-таки счастлива сообщить тебе, что брачное агентство отыскало наконец счастливицу, которая соответствует всем выставленным тобой требованиям.
И в голосе вновь появились медовые нотки.
– Но…
– За исключением одного нюанса, дорогой… Вы, такие умные, забыли указать кое-что…
– Что? – обреченно спросил Нкрума, уже понимая, что бежать поздно.
– Она не круонка! – рявкнула матушка так, что хрустальные подвесы концертной люстры задребезжали. – Вы, два веселых барраха… как вы могли обойти вниманием первый пункт анкеты? Оставили его незаполненным.
Сумочка вновь шлепнула по носу и, соскользнув, впилась металлическим уголком в глаз, благо Нкрума успел вовремя зажмуриться.
– Мама! Я не…
Как такое получилось?
Письмо.
Анкета, которую Нкрума собирался заполнить честно.
Брат.
Погоня.
Пустыня.
Отправка… первый пункт…
– Ты не подумал? Не успел подумать, занятый беготней по пескам… ты… – сумочка поднималась и опускалась на голову со звенящим гулким звуком. Может, конечно, звук этот исходил не от сумочки, а от головы, которая, согласно матушкиным убеждениям, была пуста, как мусорная корзина, но легче от этого не становилась.
– Мама, но как же…
– Как дети? Те здоровые девочки, которыми наш род мог бы гордиться? – Матушка сдула с носа длинную прядку. – И крепкие мальчишки, чьим воспитанием я бы занялась и, поверь, не повторила бы своих давних ошибок? Или как наша репутация? Или твои перспективы в Союзе… хотя нет, в Союзе подобные браки весьма модны… небольшая генетическая коррекция решит проблему с размножением, или же всегда можно воспользоваться донорской утробой.
Матушка взмахнула рукой и замерла.
Нахмурилась.
Коснулась пальчиком виска, стирая морщины, которые осмелились появиться на ее совершенном лице. И совершенно иным, спокойным, голосом произнесла.
– Надеюсь, теперь ты осознаешь, в какое неудобное положение поставил весь наш род.
Нкрума мазнул хвостом по ковру.
Не то чтобы он осознавал, во всяком случае, подозревал, что осознание это, на которое матушка столь уповала, было недостаточно глубоким, а раскаяние – искренним. Но годы жизни и немалый опыт подсказывали, что в данном конкретном случае следует согласиться.
Вообще, если с матушкой соглашаться, жизнь станет спокойней.
Предсказуемей.
А шкура – целее.
– Хорошо… хорошо, что есть шанс все исправить. Ты ведь постараешься сделать все возможное, чтобы исправить?
– Конечно, мама.
– Чудесно. Я не сомневалась, что ты еще не потерян…
В данный конкретный момент времени Нкрума Одхиамбо из славного рода Тафари не отказался бы потеряться, сгинуть где-нибудь в песках Великой пустыни или, на худой конец, в Большом пылевом облаке Ифферно, которое, по новым данным, считалось условно разумным, а потому было запрещено для посещений.
Но он лишь кивнул.
И позволил взглянуть на матушку сквозь ресницы. Выглядела та подозрительно довольной, что предвещало близкие перемены в жизни Нкрумы.
– И эта выходка слишком нелепа, чтобы за ней не искали второго дна, – матушка положила сумочку на столик.
Щелкнула пальцами.
И приняла стакан с ледяной водой. Сделала глоток, прополоскала рот и сплюнула в приоткрытый венчик сацеллии. Получив долгожданную влагу, тот захлопнулся и свернулся в темно-красный шар. Шар втянулся в горшок, но не прошло и минуты, как на поверхности его появились тонкие иглы с капельками нектара…
– Да, пожалуй… будет интересно…
И где-то в углу комнаты зазвенела глупая пустынная муха, разбуженная сладким этим ароматом.
– Итак, дорогой, – матушка проследила за полетом насекомого, которое вилось, привлеченное нектаром, но не спешило испробовать его. – Послезавтра корабль подойдет к внешнему кольцу. Времени, чтобы приготовиться ко встрече…
Муха замерла.
Желтое полупрозрачное тело ее преломляло свет. Дребезжали слюдяные крылья.
Она казалась обманчиво неподвижной.
