Сомнительный комплимент.
А на стене, которая недавно радовала прямой трансляцией открытого космоса, возникла новая картинка, стало быть, той самой невесты, которой не повезло стать мне образцом для подражания.
Она была…
Нет, не ужасна.
Скорее очаровательна.
И куда более человекообразна, чем я могла себе представить. Невысокая… то есть мне так показалось, что она не слишком высока.
Стройна.
И ни тебе шкур, ни гривы, если не считать таковой прическу из нескольких десятков косичек, уложенных короной. В короне виднелись то ли цветы, то ли проволока, украшенная цветами. Этакий вполне себе милый вариант обычного свадебного венка. Сзади к нему крепился кусок белого полотнища, который стекал на плечи, повисая у талии этаким пузырем, а затем обвивал эту самую талию, и не единожды. Ткань ложилась внахлест, создавая иллюзию очень узкой, но вполне себе стильной юбки.
Значит, все-таки крутить…
Только сомневаюсь, что у меня что-то да получится.
С косичками я точно возиться не стану, это дохлый номер, а вот в гусеницу поиграть…
Я потянула ткань.
Приложила к груди.
Если подумать логически, то с груди все и начиналось. И белья нижнего на невесте не было.
Она смотрела не в камеру, а куда-то влево… и ушко острое.
Шея тонкая, смуглая.
На ней ожерелье из круглых то ли ракушек, то ли камней, под ракушки вырезанных. На руках браслеты, стало быть, и вправду традиционное украшение.
– Вам помочь? – поинтересовался Берко.
Без помощи у меня замотаться определенно не выйдет, но вот…
– Спасибо, – я ответила нейтрально.
Нет у меня пока желания раздеваться, и вообще… разве должна я…
– Разоблачайтесь.
– Пожалуй, воздержусь…
Традиции традициями, но у меня свои имеются. Я, в отличие от некоторых здесь, родственником шелкопряду не довожусь и стремления кокон сплести не испытываю.
– Я… – я осмотрелась и провела руками по костюму, который немного помялся, но в целом выглядел вполне неплохо. – В этом пойду…
К счастью, переубеждать меня не пытались.
Последняя ночь свободы оказалась до отвращения короткой.
Луны замерли над пустыней, окрасив пески в белый траурный цвет, и где-то далеко запели цикады, призывая Нкруму прогуляться.
Пара ос, преодолев охранный периметр, поползла по стеклу, оставляя на нем глубокие борозды. Бледные их крылья то и дело постукивали по поверхности, стремясь обнаружить слабое место. Осы чуяли тепло и жаждали добраться до источника его. Изогнутые их брюшки были полны яиц, которые погибнут, если осы не найдут способ отложить их в чью-либо плоть.
Желательно живую.
Нкрума поскреб шею.
Треклятая блоха никуда не исчезла, и пусть он дважды обмазался маслом ладанника – чудом матушка не учуяла его аромат, – а не помогло.
– Страдаешь? – Братец постучал по стеклу, спугнув ос, и те поднялись в воздух с тяжелым гудением.
Нкрума вздохнул.
Он почти убедил себя, что пол указал верно, но…
Вселенная огромна и многообразна. И разумных рас в ней сотни. Что, если ему доставят накхханку, больше похожую на блюдце серого студня? Они, несомненно, умны, но малоподвижны… и у иных разумных вызывают подспудное отторжение. Или ашшари… но тогда уж дюжину, поскольку меньшим количеством особей разум ашшари не сохранялся… или…
– Что делать думаешь?
Братец растянулся на подоконнике и, выпустив когти, провел ими по стене.
– Руки не распускай!
А то потом скажут, что это сам Нкрума в беспокойстве… или в предвкушении счастливой семейной жизни устроил.
– Да ладно тебе, больным и женатым все прощается. – Братец перевернулся на живот. – Скажи, – он подпер подбородок кулаком и прищурился. А осы, почуяв столь близкое и нужное им тепло, словно обезумели. Они возились, скреблись, раздирая плотный полимер острыми передними лапами, срыгивали яд… разум насекомого был слишком примитивен, чтобы оценить преграду. – Как ты адмиралом-то стал с твоим характером?
Нкрума вздохнул и признался:
– Мама заставила.
То есть не то чтобы вот прямо так заставила. Напротив, его побег в Академию на Ульчре привел ее в ярость, а нежелание возвращаться… тогда она тоже придумала что-то про новую либеральную политику, которая заставляла милое дитя идти на нечеловеческие жертвы – покинуть родной дом ради казармы.
А ему в Академии нравилось. Порядок.
Логика.
И острое чувство собственной нужности.
– Так что делать думаешь?
– А что я могу сделать?
Покориться.
И… и это отнюдь не сдача, но лишь маневр… определенно… им все равно придется покинуть планету… в центральных мирах жене найдется занятие, а он… он отправится туда, где принесет больше пользы, – на окраину обитаемой зоны.
Пиратская угроза еще не ликвидирована.
– Многое, – братец оскалился. – Очень и очень многое. Если ты откажешься от невесты, будет скандал. А вот если она от тебя…
Шкура дернулась.
– Тоже будет скандал.
– Отнюдь… Матушка только сделает вид, что гневается. – Он постучал коготком, дразня ос. – И сошлет тебя куда? На окраину. Лет этак на пару…
Пара лет свободы – это много.
Нкрума прикрыл глаза.
– И что мне делать? – поинтересовался он у того, кто наверняка уже имел полноценный план.
– Слушать младшего брата.
Солнце вставало на востоке.
То есть я себя старательно убеждала, что где солнце встает, то в той стороне всенепременно восток. Эта мысль внушала хоть какое-то успокоение.
Ночь прошла.
Беспокойно.
И отнюдь не потому, что кровать местная была тверда, озонированный воздух тяжел, запахи раздражающи, а треклятая ткань слабо светилась, будто намекая, что готова саваном облечь все мои надежды на спокойную и счастливую, а главное, свободную жизнь.
Я то засыпала, то просыпалась, вздрагивая всем телом. И вновь проваливалась в сон, словно в болото, в котором барахталась, кому-то доказывая, что семейное счастье со мной нельзя составить, поскольку человек я в высшей степени невезучий и…
Потом что-то загудело.
И погасший было свет вспыхнул ярко, сметая остатки сна.
Холодная вода.
Костюм, который странным образом стал чист и выглажен. Волосы… их я кое-как расчесала, но рыжие пряди то ли от излишней влажности, то ли сами по себе завились мелким бесом.
