Сумею.
Еще как сумею.
И выберусь из этой норы, чего бы это мне ни стоило.
Но сказать проще, чем сделать. Для начала стоило сделать хоть что-то, и я решительно шагнула на красный песок, который всхлипнул и обнял мою ногу раскаленными губами.
Твою ж…
Приветственная речь рвалась из моей груди витиеватым экспромтом, держать который в себе было выше моих сил.
Вторая нога провалилась по щиколотку.
Да меня здешняя пустыня сожрет и не подавится.
– Ваша смелость, Агния-тари… – бархатистый голос отвлек меня от почти проигранного сражения. Песок не спешил расставаться с моими ногами, и, подозреваю, выдернуть их без поддержки у меня не получится. Поддержка же в лице Ицхари и рептилоида, чья шкура стала темной, с лиловыми полосами, а в очах появилась характерная осоловелость – того и гляди в спячку впадет, – запаздывала. – Внушает уважение.
Я вот как-то сразу поняла, что предо мной предстала потенциальная свекровь собственной, так сказать, сиятельной персоной. Она не шла – шествовала, и треклятые пески держали ее…
Даме было… А кто знает, сколько ей было. Есть в природе дамы, которые в некий момент своей жизни просто-таки застывают навечно в статусе «слегка за тридцать».
Они неизменно элегантны.
Очаровательны.
И преисполнены уверенности, что созданы нести миру добро, вне зависимости, что по этому поводу думают другие. Да и вообще, подобные особы зачастую исключают саму возможность наличия мыслительного процесса у кого-то, кроме них.
А в остальном…
Слегка нечеловечна.
Широкое плоское лицо с высокими скулами. Узкие глаза явно монголоидного разреза. Губы резко очерчены. Шейка длинная, скромно украшена нескромной нитью жемчуга, которую обмотали трижды…
Я оценила и брючный костюм изумрудного цвета.
И скромные туфельки на низком каблуке. Но и с этими туфельками свекровь моя была выше меня на полголовы.
– И вам здравствуйте, – я изобразила дружелюбную улыбку.
Очень надеюсь, я ей не понравилась. Впрочем, здесь и гадать не стоит – не понравилась определенно, подобные дамы вечно пребывают в поиске той совершенной особы женского пола, которая будет достойна ее сыночка. Я и близко совершенством не была.
И потемневшие глаза выдали чувства, которые испытывала почтенная дама.
А я, подтверждая догадку еще и о своем дурном воспитании, вытерла потную ладонь о брюки и протянула, растопырив пальцы.
– Безмерно рада личной встрече.
Руку взяли коготками.
Подержали и отпустили.
Отлично.
Мы в данный момент времени сошлись на мысли, что сына ее надлежит немедленно спасти от столь несерьезной и явно неблагонадежной особы, как я. Осталось лишь объединить усилия.
– Я бы вас даже обняла, – сказала я с придыханием. И свекровь ощутимо вздрогнула. – Да вот… застряла немного… ничего, сейчас освобожусь.
И я дернула ногой.
Песок же всхлипнул и разжал плотные объятья.
Покачнувшись, я рухнула к ногам потенциальной свекрови.
– Это вы что делаете? – осведомилась она, на всякий случай отступая.
Сразу видно благоразумную женщину.
– Это я вам уважение выказываю, – пропыхтела я, пытаясь подняться с карачек и не запутаться в белом бурнусе, который тотчас съехал набок.
И где, спрашивается, мое сопровождение, которое так нужно?
– По обычаям моей родины…
Руку мне протянули.
И подняться помогли.
И туфлю извлечь. Правда, с ней и какую-то гибкую мелкую тварь, которая обвила каблук. Тварь я попыталась стряхнуть, но та лишь крепче вцепилась в добычу.
– Не стоит трогать, – будущая свекровь отобрала туфлю и, подковырнув тварь коготочком, легко от нее избавилась. Правда, там где оная касалась каблука, остались беловатые пятна вида прехарактерного, но… – Это песчаный червь… они очень любят живую плоть.
– Ага, – сказала я и ногу задрала повыше.
Может, я и вполне живая пока, как для плоти, но взаимной любви к червям не испытываю. Была бы моя воля, я бы вообще в воздухе повисла.
– И мне кажется, – меня с легкостью извлекли из песка, отряхнули, крутанули и сунули в прохладное нутро гравилета, – что лучше нам продолжить беседу в более подходящем для того месте. Мой сын, боюсь, уже извелся.
Глава 9
Набедренная повязка так и норовила сползти.
– А ты уверен… – Нкрума вцепился в нее когтем, но чувствовал: стоит пошевелиться – и древний мех, который с возрастом не обрел ни прочности, ни красоты, расползется по швам.
И хорошо, если по швам.
– Уверен, – братец отошел, окинув Нкруму придирчивым взглядом. – Рожу сделай серьезную. Да не такую! Представь… ну не знаю, что у тебя опять блохи.
– Нет у меня блох!
А грива зудела.
Шерсть, смоченная сахарным раствором, слиплась, и косицы, в которые ее заплел брат, торчали, будто иглы у пустынного вихреника. В них поблескивали хрустальные бусины матушкиного ожерелья, косточки, которые братец добыл на кухне, и, кажется, тонкие полоски вяленого мяса.
– А ты представь, что есть. С такой физией тебя только пожалеть и приголубить. А это неправильный подход. Женщинам только дай повод приголубить кого-нибудь, так они вусмерть заголубят, и будешь тогда…
На загривке братец просто поставил шерсть дыбом и сбрызнул алой краской из чьей-то косметички. Правда, краска оказалась с блестками, что несколько не соответствовало грозному образу, но…
– Руку убери. Челюсть вперед. Брови сведи, будто ты думаешь о чем-то… важном.
Нкрума думал.
Например, о том, как получилось, что младшенький опять его уговорил на этакое безумие?
И дубину, главное, приволок.
Для устрашения.
– Может, брови выщипать?
– Я тебе хвост выщиплю! – рявкнул Нкрума и на всякий случай дубиной замахнулся. Правда, младшенький сумел увернуться и даже язык показал.
– Вот… так и держись. Нет, погоди… Шкуру на плечо… и еще вот…
Он вытащил из сумки связку ожерелий.
– Ты что, в семейную сокровищницу заглянул?
– Ай, да кому она нужна? По шкатулкам пошарился. Что? Мы же временно и для дела. Потом вернешь… Как тебе вот это? – он вытянул из связки массивную цепь, украшенную плоскими медальонами. Для шеи Нкрумы цепь оказалась коротковата.
– Задушишь, – просипел он.
– Терпи, – брат добавил еще пару цепочек, связав их между собой. Накинул. Отошел. – Может, серег добавим?
