Удобной не было.
А мочевой пузырь настоятельно намекнул: еще немного, и он попросту лопнет. Это будет нехорошо. В следующее мгновение тело осознало, что, во-первых, лопнет или нет – этого толком никто не знает, во-вторых, оно отлежало руку, а в-третьих, мягкая грелка исчезла.
Не грелка – Нкрума.
Я открыла глаза.
Темно.
И страшно. И страх этот моментально развеял остатки сна. Впрочем, стоило мне пошевелиться, как под потолком нашей хижины вспыхнула круглая крупная колба, наполненная чем-то мелким и явно живым.
Я икнула.
И зажала рот руками.
Как быть?
Позвать на помощь? А если не услышит? А если он далеко? А кто-то другой близко? И этот кто-то вряд ли будет рад встрече. То есть он, может, и обрадуется, а я вот нет…
Разум и инстинкты подсказывали, что надо сидеть тихо-тихо и надеяться, что мой жених ушел недалеко, скажем, в кустики или, с учетом окружающего пейзажа, в камушки.
Вот сейчас вернется.
Или сейчас.
Или…
Время шло. Медленно так, как жевательная резинка, тянулось, а Нкрума не возвращался. И первое беспокойство сменилось другими, нехорошими мыслями. Бросил? Нет, он не похож на того, кто… А вот оставить на время, чтобы проверить, как там незваные гости…
Заухало сердце.
Вдруг он к усадьбе пошел?
И в ловушку попал?
Или его местные твари сожрали? Небось здесь изрядно тварей водится, которые сожрать способны. И тогда я осталась одна?
Одинокая.
Несчастная.
Дева в башне, точнее в палатке… но от этого не легче… и надо бы еще подождать, только у мочевого пузыря собственные планы на жизнь имеются. И я… я ведь недалеко.
За палатку.
Писать в палатке – дурной тон. А больше я просто не выдержу. И если не уходить, то ничего дурного не случится.
Я выбралась из шелестящих листьев, которые поспешили сомкнуться. Сейчас наша постель больше всего напоминала кукурузный початок. И верхние листья начали подсыхать.
Камень в центре палатки был еще теплым, и значит, если Нкрума ушел, то не так давно: он бы не бросил меня замерзать. То есть очень надеюсь, что не бросил бы.
Я коснулась стены, не слишком понимая, что делать: та выглядела сплошной. Но стоило тронуть, и по гладкой поверхности побежала трещина. Отлично. Надеюсь, войти будет не сложнее, чем выйти. Снаружи было холодно.
Я видела собственное дыхание. И чувствовала холод на губах, на языке.
Я видела седой налет на камнях и палатке.
Острые иглы сосулек, крохотных, с полногтя… И ощущала холод сквозь пленку защитного костюма. А как его снимать-то? Я вдруг вспомнила, что мне говорили про эту колонию. В теории, если она поглощает всю влагу, то…
Нет уж. Теория теорией, а практика…
Я огляделась.
Два шага.
Вот к тому камню. Заблудиться невозможно: палатка видна издали, то есть я так думаю, но проверять не собираюсь.
– Извините, – сказала я обломку, который, кажется, был не просто камнем, а куском статуи, некогда величественной и грозной. – Но мне очень надо.
Одни штаны я сняла.
Вторые… чувствую, содрать их можно будет только с кожей. И как быть? Наверное, я бы долго еще думала, если бы вдруг серые пластины пола не треснули, выпуская огромную яйцевидную голову.
Организм среагировал быстрее меня.
И я осознала одновременно две вещи: во-первых, голова находилась между мной и палаткой, надежно перекрывая прямой путь, а во-вторых, из палатки вообще не стоило выходить.
Тепло появилось.
И исчезло.
А костюм мой потемнел. Так, об этом лучше не думать.
Голова медленно поднималась. Ее поддерживала длинная суставчатая шея преотвратительного вида. Впрочем, и сама голова не отличалась особой красотой. Вытянутая. Сплюснутая с двух сторон, она радовала взгляд многочисленными выростами, больше похожими на бородавки.
Рожки.
Кажется, потеки застывшей слизи. Во всем этом прятались крохотные золотистые глазки. А вот пасть была огромной и полной острых крючковидных зубов. Так что надеяться на вегетарианские повадки твари не стоило.
Я икнула.
Голова покачнулась.
Мелкая чешуя блестела, словно жиром смазанная… А шея все тянулась и тянулась, слегка расширяясь.
– Вы не будете против, – сказала я, отмерев, – если я вас покину?
Голова склонилась набок, а из трещин на шее вывалились бледно-розовые перья, на концах которых мигом заблестели капли влаги.
Я сделала шаг в сторону.
И голова качнулась за мной.
– Понимаю, что вам одиноко…
Она описала полукруг и опустилась, изогнув шею по-лебяжьи. А в трещине появилась когтистая лапа, снабженная плотными перепонками. Так, если уходить, то сейчас, пока тварь полностью не выбралась.
Я перевела взгляд на палатку.
Она более не казалась мне сколь бы то ни было надежным убежищем. Почему-то я была уверена, что одним ударом лапы тварь разорвет тонкую ткань. А значит…
Все плохо.
Очень и очень плохо.
Если не к палатке, то куда?
Вторая лапа впилась в камень, и тварь медленно потянулась, издав тонкий обиженный свист.
– Но у меня дела, – мой взгляд метался по пещере, которая, как назло, манила полудюжиной ходов. – Очень и очень важные…
Ближайшие два, пожалуй, подойдут. Левый в частности, он узкий и тесный, туда тварь вряд ли протиснется.
Шажок.
И снова свист.
– Но я всенепременно вернусь, чтобы продолжить эту увлекательную беседу, – заверила я, делая еще один шаг.
Медленно.
Очень медленно. Если дернусь, она бросится, а так… пока уверена, что добыча на месте, и спешить не станет. Тварь заухала и отряхнулась, застучали по спине длинные иглы, а в воздухе резко запахло апельсинами.
– Чудесный аромат, – я продолжала пятиться, не сводя с твари взгляда.
Если кинется, шансов у меня нет.
Никаких.
– И вам очень идет…
Не оступиться.
Не упасть.
Добраться и нырнуть в ход. Если, конечно, я в нем помещусь. Он выглядел еще более узким, чем издали. Я, конечно, не особо толстая, но…
Тело твари, покрытое темной ромбовидной чешуей, казалось бесконечным. Оно тянулось и тянулось, расширяя и без того немалый пролом в полу.
