Нет?
Отлично. А то бы наворотила… Это ведь легко. Буря – это мелочи, я ведь и землетрясение сделать способна, и новые континенты создать, или вот старые слепить воедино. А что? Море – оно всегда море, и не важно, водой ли залито или песками засыпано.
Пески я тоже могу убрать.
Правда, тогда путешествовать станет затруднительно, поскольку воды здесь маловато для полноценного океана.
Спокойно.
Ничего я делать не буду. И кору планеты в покое оставлю. Жили тысячи лет без моей заботы? Вот и прекрасно, пусть продолжают. А я…
Я спрятала руки за спину.
Только то, что привело меня сюда, не собиралось отступать. Не знаю как, я моргнула… просто моргнула, а очнулась уже с руками на барельефе. Аккурат по форме пришлись, вырезанные-врезанные, да…
Сперва ничего не происходило, и я даже выдохнула с немалым облегчением, руки убирая, только они приклеились.
Не совсем чтобы приклеились.
Я могла пошевелить пальцами.
Я даже способна была приподнять ладони на пару миллиметров над поверхностью металла, но убрать… А потом стало вдруг больно, и настолько, что сознание мое, не желая участвовать в этом безумии, взяло и отключилось.
Когда искин доложил о потери связи с третьим разведчиком, Шанаар-аль-Шаррах выругался.
На трех языках.
И платформу пнул. А потом, давая выход гневу – в бездну первородную всех мозголомов, решивших, будто он должен сдерживать разрушительные порывы, – пальнул в песок.
Контролировать себя.
Он контролирует.
Он охренительно себя контролирует. А что есть желание кого-то убить, так…
У него будет много времени, чтобы его реализовать. Как с тем, последним представителем независимого движения чего-то там и куда-то туда… Признаться, айварх уже не помнил, куда именно они независимо двигались. А вот как пузырилась кровь на губах хрупкого алианта – это да…
Чудеснейшее зрелище.
Он оказался на редкость живучим.
Да и следовало признать, что мастерства у Шанаара прибавилось. Опыт, опыт… опыт решает многое. И харизма, конечно.
Он выдохнул.
И улыбнулся.
Повернулся к платформе, на которой осталась пара заложниц, наблюдавших за происходящим спокойно. Пожалуй, слишком уж спокойно для тех, чья жизнь всецело зависела от благорасположения айварха.
Полагают себя самыми умными.
Беда всех женщин.
И его матушка, помнится, не избежала. Все твердила, мол, учись сынок, приспосабливайся, не выпячивай свой ум, это неприлично. Будь тише, незаметней… Бубнила целыми днями.
Наверное, издохла уже.
Так ей, твари, и надо.
Никогда его не понимала. Младший братец, тот – единственный свет в окошке. Что бы ни делал, все было замечательно, все чудесно, а Шанаар, было время, из кожи вон лез, чтобы одобрение заслужить, но матушка лишь поджимала губы.
Ничего, скоро все узнают, все поймут, с кем связались. Надо лишь добраться до сердца этого треклятого города. Однажды ведь получилось… А никто не верил.
Никто.
Даже спонсоры кривились и денег не давали, мол, его дело на маршрутах стоять и выбивать корабли конкурентов. Нашли тупого исполнителя.
А он смог!
Отыскал тот богами забытый камень на орбите полумертвой звезды. Спустился. И вскрыл сердце храма… ну, не совсем сердце, что уж тут говорить, храм был полумертвым, но вынести из него удалось многое. И те, кто еще недавно полагал его идеи безумными, теперь сами деньги в руки совали, чтобы только Шанаар рискнул.
Рискнет.
И думают, он тихо отдаст находки в чужие руки? Наивные жирные твари, только и умеющие, что прибыли считать. Они и мысли не допускают, что кто-то может обмануть их чаяния.
Интересно, что они сделают, когда поймут?
Попробуют послать кого-нибудь за его головой? Не без того, конечно, но у него тоже есть чем припугнуть. Интересно, как Совет отреагирует, получив хотя бы малую часть записей.
А ведь можно и не дожидаться конфликта и слить в Сеть записи, так сказать, превентивно.
Он представил, как вытянется желеобразная физия главного нанимателя, когда он увидит собственное имя в новостях. А то, что новости эти разлетятся по Сети мгновенно, айварх не сомневался. Он прикрыл глаза. Вот оно, непередаваемое ощущение близкого триумфа.
И гнев отступает.
И лекарства не нужны. Помнится, он скормил их последнему мозголому, тому самому, важному ленивому типу, найденному матушкой. Подавление внутренней агрессии и психокоррекция. Интересно, тот уже перестал пускать пузыри?
Надо было добивать.
Но тогда он был молод и многого не осознавал. К примеру того, что нельзя позволять другим существам управлять собой.
И эти…
– Ты, – он ткнул пальцем в ближайшую самку, которая и не подумала дрожать. – Сюда иди.
Подчинилась она без возражений.
Даже жаль. Он готов был послать импульс на ошейники, чтоб напомнить, кто здесь хозяин, но позже… Пока он играет в справедливость.
Играть вообще очень интересно.
Особенно в справедливость.
– Пойдешь впереди, и вы трое.
Штурмовики скользнули в темное жерло хода.
Безмозглые, но исполнительные.
С базы придется уходить, но у него было куда. Главное, прихватить все нужное, а покупатели всегда найдутся.
– Идете впереди. И без шуток.
Импульс он все-таки послал, заставив круонок скрючиться от боли.
А старую стерву, которая думает, что она умнее Шанаара, надо было тут оставить или вообще в поместье. А на базе поговорили бы… Было бы интересно посмотреть, как она вымаливает скорую смерть. Говорят, круоны – крепкие ребята, но так говорили про многих. Пока никто не продержался дольше суток.
– Вперед, – он развернул панели локатора. – И смотрите, нянчиться я не собираюсь.
Голос тонул в стенах.
Этот храм, пожалуй, отличался от предыдущего.
Он был жив.
Спал, но готов был проснуться, потревоженный чужаками. Он взирал на них с толикой недоумения: как вышло, что эти существа оказались здесь и не спешат убираться? Скоро храм окончательно очнется, и тогда…
Страх был непривычной эмоцией.
И айварх сделал единственное, что умел, – пнул пленницу.
Полегчало.
– Шевелись, кахара тупорылая.
Матушка вечно поджимала губы, когда Шанаар выражался. А он не виноват, что эмоций всегда было слишком много. Ему бы творцом стать… Он рисовал картины, но их не понимали.
