– Она зачем?
– Чтобы было веселей. Или ты и вправду рассчитывал меня обмануть? – Теперь в голосе айварха прорезались нервические нотки.
Если он сидит на стимуляторах давно, то разум его изрядно поврежден.
– Она будет мешать.
– Нет! – Айварх вскинул ствол и выпустил плазменный шар, который, попав в потолок, сотряс все строение.
Город загудел.
Он был древним.
И видел многое.
Когда-то его пытались уничтожить, полагая опасным, едва ли не проклятым наследием, но город умел защищаться.
– Успокойся.
– Я спокоен!
– Если ты обрушишь крышу, мы все погибнем.
– Во цвете лет… – Айварх расхохотался. – Но я буду жить, слышишь? Вы все сдохнете, а я…
– Будешь жить.
– Именно. Иди вперед. И без шуток, если не хочешь, чтобы наша птичка пострадала.
Тени скрылись.
Нкрума остро ощущал присутствие охотниц. Их запахи мешались с терпким ароматом камня, вплетаясь в него, растворяясь. Их следы заметало пылью и мелом. И само их присутствие лишь угадывалось. Но и этого было достаточно.
Идти.
Ниже.
И переступить через массивное тело песчаной гадюки. Айварх вновь выстрелил. Запахло жареным мясом, и еще оплавленным камнем.
Легкий перестук когтей появился и исчез.
Следуй.
Делай что должно, и все будет как есть.
Город знает.
И те, кто спустя столетия вернулся в него, нарушив древний запрет, – а нужен ли он был? – тоже. И значит, вперед.
Ниже.
Глубже.
Хиннарх Яуо с самого начала подозревал, что вся эта идея обречена на провал. Он чувствовал это каждым члеником своего тела. Хитин и тот зудел от нехорошего предчувствия или, что гораздо вероятнее, от близящейся линьки. Подкожные мешки наполнились бурым жиром, связки размякли, и каждое движение давалось с немалым трудом.
Переполненные слюной железы требовали приступить к созданию кокона.
И препараты-подавители почти не помогали.
Не надо было соглашаться.
Не стоило вообще покидать клан. Сейчас причина ссоры с а-уало гляделась настолько нелепой, что Яуо поверить не мог: неужели он и вправду был настолько глуп?
Лишиться места третьего илькада. Права охранять материнскую кладку и законной доли в добыче.
Из-за чего? Из-за блестящих надкрыльев самочки-сеголетки? А главное, она осталась с победителем. Они всегда остаются с победителем. А ему предложили неплохую, как казалось, работу.
Он еще решил, что, накопив приличную сумму, прикупит с полсотни яиц… хороших яиц, а то и право отбирать сеголетков. Он неплохо разбирается в молодняке.
Пара лет – и заложил бы основу собственного улья.
Он поскреб передней конечностью спину. Хитин стал мягким, неровным. И значит, шкура вот-вот треснет.
Линька – дело интимное.
И в другом случае он бы уже доделывал паутинистый кокон, одновременно и хрупкий, и невероятно прочный. Затем две недели спячки, пока тело переходит на новый уровень, а панцирь крепнет.
Отдых и…
Последнее дело.
Его наниматель был любезен и велеречив. Всего-то и надо, что присмотреть за айвархом, который слишком много стал себе позволять, и вправду возомнив этаким революционером, того и гляди, остатки мозгов стимами расплавит.
Проследить.
Ликвидировать.
Сдать нанимателю все то, что айварх отыщет. И исчезнуть в просторах Вселенной, чтобы объявиться в новом мире с новыми документами и внушительной суммой на счету.
Хиннарх не выдержал и потерся о стену.
Его подопечный успел уйти, но недалеко. Не скроется, маяки работают исправно. А дело пора завершить и…
Додумать он не успел. Когти с легкостью пробили старый хитин, выдрав приличный шмат мяса, а второй удар просто снес головной отдел. Тело еще некоторое время стояло, брызгая гемолимфой на камни, затем тихо и неуклюже осело.
Охотница же пнула голову, челюсти которой еще шевелились.
Развелось тут… не пройти.
Я приходила в себя урывками.
Сознание раскололось. Часть его, едва не захлебнувшись информационным потоком, расширилась и изменилась, если можно так сказать. Она впитывала данные, не спеша больше избавиться от столь высокой чести. Вторая же, преисполнившись смирения, пыталась осознать себя, точнее меня, в новом качестве.
Кого?
А леший его знает.
Я теперь уже была частью и мира, и этого сооружения, почти столь же древнего, как и мир.
Почему?
Ведь приходили и другие.
Когда-то давно.
Племена… пески… смуглокожие женщины, чья кровь еще несла память о других мирах. Они пересекали пустыню, чтобы преклонить колени перед теми, кого полагали богами. И порой, когда встречалась подходящая кровь, боги отзывались.
Миру нужны были хранительницы.
Высокая честь.
Огромная ответственность.
Не хочу ответственности, я от нее всю жизнь бегала, а тут…
Кто ж меня спрашивает?
Смотри.
И внемли.
Внемлю. Куда деваться-то? Время проходит под шелест псевдостраниц. Мое сознание преобразует данные таким образом, чтобы мне было комфортно.
Спасибо за ответ.
Странно это, разговаривать с собой и отчасти с искусственным интеллектом, который счел меня подходящей кандидатурой. Может, передумает? Нет? Попробовать стоило.
Бубен.
Его гул в голове… пляски… пески и жертва великому червю, который появляется, раздраженный шумом. Безумный фильм, который прокручивали у меня в голове.
И время, что летит сквозь меня.
Я пытаюсь вырваться, но вынуждена смотреть.
Годы.
Столетия.
Кочевники и хранительницы, которые возвращались, неся слово, и часто это слово было вовсе не тем, которое они услышали.
Оглохли.
Истощившаяся кровь, изменившийся мир.
Правила новые.
Старые.
Эволюция, как биологическая, так и социальная. Наверное, эти знания совершенно бесценны, а я и понять-то не всегда в состоянии, что именно вижу. Вижу, и… и ладно.
Главное, больше никого не приносят в жертву.
Городу.
Первые попытки противостоять пескам. И первые столкновения. Охотники, что выходили искать червей и, одержав победу, возвращались в дом. Женщины, разрисовывавшие тела свои красной краской. Протяжные песни и древний обряд возвращения, к которому девочек готовили загодя. Их привозили к древним развалинам на огромных повозках и, высадив, оставляли на трое суток.
