Вот возьму и не позволю.
Змеи молчали. Наверное, я им казалась такой нелепой в своих метаниях. А этот достиг-таки вершины и застыл. Я чувствовала его недоумение.
Разочарование.
Ярость.
Хорошо.
Я сделала глубокий вдох и подняла воду, вытянула, такую податливую и в то же время крепкую. Я сплела петлю, которую и накинула на шею уроду. А теперь рывок – и добро пожаловать в древние подземелья. Здесь много интересного… водится.
Боль не уходила.
Она сосредоточилась под главным сердцем, захлестнув его пылающей петлей. И оставшиеся работали на пределе.
За пределом.
Скоро откажут. А с ними и легкие. Смерть неприятна, но…
Черная петля на груди шелохнулась.
До того она лежала смирно, и Нкрума лишь остро ощущал ее, такую легкую и в то же время неподъемную. Ему удалось поднять руку.
И накрыть плеть.
Потянуть.
Сделать вдох. И выдох. И еще один вдох. Сдвинуть рукоять на полволоска, и то сил на это ушло изрядно. Кто-то закричал, голос не женский, и то хорошо.
А ведь Нкрума оказался прав.
Здесь есть вода.
Много воды.
Он слышит всплеск, и брызги веером ложатся на лицо. И так хорошо, очень хорошо… закрыть бы глаза и расслабиться.
Нет.
Если он поддастся, то умрет. А ему никак нельзя умирать, он должен сказать Агнии…
Плеть вдруг шелохнулась под рукой, а потом обвила запястье, сжала.
Она голодна.
Так голодна.
Плохо.
Не кормил.
Не гладил.
Не заботился. Бил… Структура повреждена, и если ей не позволят питаться, повреждения станут необратимы.
Позволит.
Чем кормят черные плети? Кровью? Что ж, логично. Пускай себе… Нкруме не жалко, только вот кровь эта отравлена. Она не боится?
Что такое страх?
Сложное понятие.
Умереть.
Яд.
Плеть знает, что такое яд?
Похоже, мозг тоже пострадал. Гипоксия? Действие яда? Или и то, и другое? Но галлюцинации на диво яркие.
Знает.
Она способна синтезировать сложные белковые соединения, которые оказывают подавляющее действие на…
Травить.
Не только. Погрузить в сон. Обезболить.
Обезболить – это хорошо, это не помешало бы.
Быть может, лучше антидот?
Картинки в голове возникали странные, но на удивление понятные. И мозг сам интерпретировал их, создавая иллюзию беседы. А кровь таки пошла горлом, и черная плеть развернулась, собирая капли.
Пускай.
Антидот не помешал бы. Это всего-навсего иллюзия, но почему бы и нет? Хотя бы среди иллюзий Нкрума может получить шанс.
Он его не упустит.
Стало жарче.
А потом холоднее. А потом его согнуло, тело крутило и выворачивало, и кажется, его вырвало темными сгустками крови. И второе сердце оборвалось, а первое заработало, пусть и с перебоями, но хоть как-то… голова кружилась, и в этой круговерти перед Нкрумой появилось такое знакомое лицо.
Правильно.
Он ведь не успел сказать.
Показать.
Ничего не успел, бестолочь хвостатая…
А ведь есть каньон.
И скала.
И солнце, которое медленно поднимается из песков. Тени бегут от него, рисуя удивительнейшие картины на желто-белых барханах.
Свет.
Тьма.
И все оттенки серого.
Звон льда, который ломается, не выдержав столкновения с солнцем… и хрупкая зелень утренних пересмешников, что появляются на трещинах, жадно собирая капли росы. Их бледные листья, покрытые беловатым ворсом, кривятся, сворачиваются в трубки и разворачиваются, издавая при этом звуки, похожие на смех.
Плач.
И плакать не надо, пересмешники не умеют.
Это неправильно.
Как и то, что Нкрума не успел.
Бестолочь.
Верно.
Но когда сердце остановилось, чья-то горячая рука легла на грудь и приказала ему биться. И это тоже было не по закону, но сердце подчинилось.
– Только попробуй мне умереть, – сказали ему. – Из-под земли достану…
Нкрума поверил.
И подчинился.
С женщинами лучше не спорить.
Я видела этот мир с изнанки, но мир не был мне нужен. Какой в нем смысл, если я не способна помочь одному-единственному человеку. Рядом с ним, прижав ладони к щекам, сидела та самая девочка. Сидела и раскачивалась, пела на редкость заунывную песню, полагаю, из тех, которыми героев принято в последний путь проводить.
Нет уж.
Не дождетесь.
Черная кристаллическая плеть, свернувшаяся змеей на груди, проплавила кожу. И я видела тонкие жгутики ворсинок, которые пробили эпителий, углубившись в тело. Я видела, как они дотянулись до сердца и пронзили его, не позволяя замереть. Как вошли в легкие. В нервные узлы.
Это было неприятно.
Страшно.
И необходимо. Я лишь молилась, чтобы у существа этого, оставшегося последним, потерянного и растерянного – его я не могла винить за произошедшее, – хватило сил. А если не хватит…
– Отойди, – велела я девочке, и та подчинилась.
Я же опустилась на влажный камень и, проведя пальцами по холодному лбу того, кто сейчас, как никогда, походил на человека, попросила:
– Только попробуй мне умереть, – и добавила, не зная, что еще сказать: – Из-под земли достану.
Он лежал с открытыми глазами, но видел ли? Зрачки замерли. Радужка расплылась… золотая… И вовсе он не страшный, мой жених, который…
Не умрет.
Я накрыла ладонью создание, которое старательно фильтровало кровь, оставляя в кристаллическом теле своем отраву. Но оно было слишком слабо.
Мало.
Да и принялось за работу с опозданием: яд не только распространился по крови, но успел преобразоваться и принести немалый вред. Органы отказывают один за другим. И мы не справляемся.
Должны.
Я ведь… я ведь так много знаю теперь.
И сила…
Я не верю в магию, но наука от нее мало отличается, так должно же быть хоть что-то… Я требую… я…
Я хлопнула по земле ладонью.
Вода первородная, колыбель жизни, чтоб ее…
