16 июня Вильгельм прибыл в Нюрнберг на юбилей Германского музея. Пребывание в родовом домене Гогенцоллернов, видимо, навеяло ему мысль вообразить себя бургграфом. Вечером кайзер должен был выступить на приеме. Недавнее его выступление в Мариенбурге вызвало бурю — он позволил себе слишком вольные обороты речи. На сей раз Бюлов был настороже: он решил лично проследить за тем, как готовится текст речи. Мы знаем о том, как все происходило, из воспоминаний Бернсторфа, который по случаю визита кайзера прибыл в Нюрнберг из мюнхенского консульства. Кайзер диктовал, канцлер записывал, очевидно, внося необходимые коррективы, затем проект был передан Бернсторфу для отправки телеграфом в Берлин. В то время как Вильгельм произносил свою речь, Бернсторф держал перед глазами текст. Дипломат был поражен:
«Тот факт, что кайзер говорил без бумажки лишь с небольшими отклонениями от текста, свидетельствует о его феноменальной памяти. Если бы его речи всегда готовились так, как на этот раз, наверняка удалось бы избежать многих неприятностей».
Тремя днями позже в Аахене Вильгельм произнес речь, которой особенно гордился. Он говорил о роли науки в новом рейхе:
«Широк и приволен поток нашей науки и исследовательской деятельности. Нет такой области новейших исследований, где не появлялось бы трудов на нашем языке, нет такой научной идеи, которая не была бы первой выдвинута и опробована здесь у нас, дабы затем быть признанной и воспринятой за рубежом. Вот это и есть та мировая империя, к которой мы стремимся».
На следующий день Вильгельм выступил перед рабочими в Крефельде и говорил о флоте: «Я глубоко убежден, что с каждым новым линкором, сходящим со стапелей, будут возрастать международная безопасность и мир во всем мире, а заодно и гарантии того, что вам будет обеспечена возможность трудиться».
Русский царь пригласил друга Вильгельма на военно-морские маневры, которые состоялись в Ревеле с 6 по 8 августа. 2 сентября Вильгельм отправил Николаю II благодарственное письмо, в котором заявлял, что «воспоминания о Ревеле живо стоят у меня перед глазами». В ходе доверительных бесед, по всей вероятности, обе стороны обменялись секретной информацией, касающейся строительства новых боевых кораблей. Обращаясь к царю, кайзер патетически заявил: «Страсть к морю для нас — нечто врожденное». Союз двух стран, по его мнению, необходим, чтобы держать Европу в повиновении: «Если мы решим, что должен быть мир, так оно и будет, и все смогут насладиться его благами». Германия и Россия, заявлял кайзер, — «миролюбивые державы», которым противостоят «ненавидящие христианство японские вояки… „Желтая опасность“, о которой я говорил несколько лет назад, наступает, а тогда все надо мной потешались». Вильгельм подписался под письмом: «Адмирал Атлантического океана». Николая он удостоил того же звания в применении к Тихому океану.
4 сентября Вильгельм выступил с речью в Позене (ныне польский город Познань). Антикатолическая и антипольская политика Бисмарка давно перечеркнула возможность примирения поляков с прусско-германским господством. Обстановку несколько смягчил Каприви, который понимал необходимость польской поддержки против несимпатичной ему России, позже — католик Гогенлоэ. При Бюлове поляки вновь почувствовали на себе тяжелую державную десницу. В начале своего правления Вильгельм думал о восстановлении независимости Польши, и до начала Первой мировой войны эта идея время от времени обсуждалась в окружении кайзера. Бюлов всегда выступал решительно против. Изданную в период войны декларацию о польской независимости он считал крупнейшей ошибкой своего преемника на посту канцлера, возможно, даже более грубой, чем само начало войны.
«Культуркампф», германизация и крайний пангерманский национализм, выразившийся в деятельности «Гакаты»
[11], — все вместе привело к тому, что поляки все громче стали требовать независимости — в границах Великой Польши и с присоединением других областей на востоке рейха, где преобладало польское население. Центром движения был Позен, ставший при Вильгельме административным центром нового округа, основная территория которого была расположена к западу от города. Здесь для кайзера был построен дворец по проекту Франца Швехтена. Политическая цель акции была очевидна — вид импозантного здания должен был побудить поляков проникнуться мыслью о своем императоре и, возможно даже, полюбить его. Тому же должны были способствовать и визиты кайзера в округ. Вильгельм заигрывал с идеей выделения территории округа из состава Пруссии и превращения ее в «имперскую землю» по образцу Эльзас-Лотарингии.
Шансов на примирение было мало, пока Бюлов оставался канцлером. Бюлов активно поддерживал деятельность «Гакаты», а однажды вообще выдвинул смелую идею о насильственном выселении всех поляков с насиженных мест. В 1900-м и затем в 1906 году среди польского населения произошли стачки и волнения: поляки отказывались посылать детей в школы, где преподавание велось на немецком языке. Политика канцлера имела своих оппонентов в Берлине. Как отмечал австрийский посол, «трудно поверить, но это так: его акции, особенно его политика в Польше подвергаются открытым нападкам со всех сторон, в том числе и со стороны высшей знати».
Речь Вильгельма в Позене стала слабой попыткой исправить положение. Он призвал историю в свидетели своей доброй воли, заявив, в частности:
«Я глубоко сожалею о том, что некоторые мои подданные, как представляется, испытывают трудности по поводу наших отношений. Причиной тому — две ошибки. Первая заключается в том, что вы никак не откажетесь от мысли, будто мы покушаемся на вашу веру. Те, кто утверждает, что мои подданные — католики испытывают трудности в исповедании своей религии или будут вынуждены отказаться от нее, — попросту наглые лгуны. Вся история моего правления и моя речь в Аахене доказывают, насколько высоко я ценю религию и личные отношения между индивидуумом и божеством, которому он поклоняется. Речь идет о клевете на меня как наследника нашего великого монарха, который заявлял, что каждый должен искать спасения так, как он это считает правильным.
Вторая ошибка происходит из-за муссирования слухов, будто расовый принцип владения собственностью будет уничтожен путем перераспределения земли. Это неверно. Прусское королевство объединяет в себе разные племена, каждое из которых испытывает гордость за свою историю и за свою индивидуальность. Так тому быть и впредь!.. Для меня существуют только пруссаки, и я опозорил бы память моих прусских предков, если бы пришел к отрицанию того, что эта провинция неразрывно связана с прусской короной и навсегда останется частью Пруссии и частью Германии».
Баронесса фон Шпитцемберг 24 октября имела в Стамбуле долгий разговор с бывшим министром иностранных дел Маршаллем фон Биберштейном. Тот назвал ей причины, по которым кайзер пользуется все меньшей популярностью среди своих соотечественников. По мнению этого уроженца Бадена, Вильгельм «все меньше ощущает себя королем Пруссии и все больше германским императором; беда в том, что его представления о характере императорской власти совершенно ложны, совершенно неконституционны, совершенно не берут в расчет чувства самих немцев». В результате, продолжал Биберштейн, он потерял поддержку со стороны германских княжеских домов и от него отвернулись его прусские подданные. Виной всему его заигрывание с мистическими средневековыми идеями, которые либо уже давно мертвы, либо умирают; из-за этого одни над ним смеются, другие лицемерно поддакивают. Вместе с тем, по мнению Биберштейна, «кайзер все еще пользуется авторитетом за рубежом — главным образом потому, что на престолах в других странах сидят жалкие фигуры, так что сравнение явно в его пользу».
