Участь Иветты нельзя назвать печальной: еще совсем молодой в 1144 г. она была избрана настоятельницей монастыря — его аббатисой, главой монашеской общины, объединявшей и знатных дам, и простолюдинок. Сан свидетельствовал о высоком и почетном положении: благородная дама или девица как аббатиса или должностное лицо аббатства признавались способными к наставлению душ. Так что в это время в Европе и в ее зеркальном отражении, Святой земле, в женской судьбе наступил очевидный прогресс, тесно связанный с успехом общей культуры.
В обители жили и одинокие женщины из состоятельных семей, покупавшие себе стол, кров и покой, и послушницы, трудившиеся во имя Господа, не принимая пострига. Одинаковые черные одеяния, скрадывающие очертания тела, одинаковые покровы, спускающиеся до бровей… Размеренная и тихая монастырская жизнь позволяла предаваться печали по безвременно ушедшим, молиться, поститься, очищая душу перед тем, как покинуть этот мир.
По-видимому, несмотря на то, что жила она в эпоху религиозного фанатизма, Иветта не проявила стремления к духовному подвигу и мученичеству. Принцесса выбрала не эгоистичный путь отшельницы, а плодотворный — монахини, путь деятельной любви к ближним: учила других, творила добро, стремясь сделать мир чуточку лучше и забывая о себе.
Надо думать, видя злоключения и страдания своих сестер, связанные с их замужеством, Иветта не сильно сожалела, что отреклась от мира.
Обитель Иветты стала своего рода элитарным женским клубом, куда обращались в затруднительных обстоятельствах за моральной поддержкой и духовной помощью благородные дамы Палестины. Они отправлялись туда время от времени, чтобы помолиться за спасение души. Настоятельница, связанная родственными отношениями с правителями всех трех франкских государств Заморья, наставляла своих духовных дочерей. Можно сказать, что из монастыря принцессы Иветты оказывалось незаметное, но существенное влияние на политику и настроения нобилей Иерусалимского королевства.
В монастыре Святого Лазаря воспитывалась принцесса Сибилла, дочь короля Амори, и много знатных девушек Заморья.
Сюда, под крыло сестры Иветты, после 30 лет правления государством на склоне дней удалилась усталая и больная, отвергнутая сыном королева Мелисенда. На ее руках она и скончалась.
Младшая сестра намного пережила старших и смогла увидеть новых правителей, ставших у руля государства, которым правили ее дяди, отец и любимая, глубоко почитаемая сестра Мелисенда.
Скорее всего, кончина ее наступила где-то около 1177 г., поскольку в 1178 г. в монастырь Святого Лазаря была назначена новая настоятельница.
ЛАТИНЯНКИ И ГРЕЧАНКИ
В это время высокие порывы первых пилигримов постепенно уступали место трезвым расчетам правителей. Латиняне открыли для себя восточный мир, роскошью которого кичилась Византия, сумели оценить его утонченность, восхититься топкостью дипломатических игр, со сладкой дрожью ощутить все то тревожное и иногда безнравственное, что скрывалось за сложным этикетом и золотыми фасадами восточных дворцов. Неразрывное сплетение Востока и Запада, мусульманского и греческого миров и латинской Европы, ненависти и коварства, явного противостояния и тайных интриг, разорванных и соблюдаемых договоров — вот что такое был Иерусалим.
«Потомки пилигримов увлеклись всевозможными дурными делами, и не было плутовства, распущенности и богохульства, которые бы не процветали между обитателями крестоносных государств». Нигде не было такого простора для интриг, честолюбия, убийств, как в восточных княжествах.
50-летнее пребывание среди мусульманского мира в культурном отношении не прошло для европейцев бесследно. Меркантильность, подкуп, распущенность, разврат сделались отличительной чертой нравов палестинских христиан. Между осевшими в Азии северянами и прибывавшими сюда из Европы новыми крестоносцами обнаружилось взаимное непонимание и неприятие.
16 июня 1117 г. случилось лунное затмение, 11 декабря — второе. 16 декабря в палестинском небе появилось сияние и произошло легкое землетрясение — богобоязненными людьми это было истолковано как дурное предзнаменование.
И все-таки, несмотря на множество постыдных дел, в которых были виновны палестинские христиане, несмотря на несчастья и нечестность отдельных правителей, были сделаны огромные успехи, как в гражданской мирной работе, так и в военном деле.
Балдуин III, старший сын королевы Мелисенды и Фулько Анжуйского, получивший прозвище «Идеальный король», уже принадлежал к новому поколению правителей франкского Заморья. Он был многообещающим юношей, храбрым и сведущим в военном деле, красноречивым и щедрым. «Роста он был высокого, даже выше обыкновенно высокого, и члены его были столь пропорциональны… что ни одна часть не нарушала гармонии целого. Он имел красивое лицо и живой цвет, свидетельствующий о живости духа; во всем этом он походил на мать и своего деда. Его глаза были умеренно велики и несколько выдавались вперед, блестя кротостью; волосы плоские (наверно, прямые, невьющиеся?) и не совсем русые (рыжеватые?) на щеках и на подбородке густая борода, которая шла его лицу; плотность же тела была такова, что его нельзя было назвать, как его брата, толстым, ни худощавым, как его мать. Одним словом, наружность его была так великолепна, что по ее достоинству каждый мог легко узнать в нем короля», — такой портрет Балдуина III оставил потомкам Гийом Тирский, который видел короля собственными глазами.
Телесной красоте соответствовали добрые внутренние качества.
Он был весьма приветлив и сострадателен, отличался редким достоинством, был человеком быстрых решений. Еще с ранней юности Балдуин обнаруживал богобоязненность и питал уважение к предписаниям Церкви и ее прелатам. С живостью духа он соединял весьма твердую память и был достаточно образован, гораздо более своего брата Амори. К всеобщему удовольствию, он, подобно царю Соломону, был способен разрешать запутанные юридические казусы.
Ему не вредило даже то, что он был предан игре и, по крайней мере в первые годы мужества, страстно любил женщин.
Но он оказался не способным энергично и разумно взять в свои руки дело защиты христианских интересов на Востоке. Ему не хватало верного взгляда на свое предназначение и на политическую ситуацию в целом.
Однако он снискал славу и уважение современников вследствие взятия неприступного Аскалона.
Этот гордый приморский город, богатый и сильно укрепленный, носивший прозвище «Сирийской невесты», один еще сопротивлялся латинянам на сирийском берегу. Взятие его было встречено с торжеством народами Запада.
Но одновременно Аскалон перестал быть буфером между христианами и ужасным эмиром Алеппо Нуретдином.
Христианские княжества существовали как сообщающиеся сосуды. Любое нарушение равновесия в одном из них моментально приводило к волнению в соседних государствах. Поэтому неординарные события, происходящие в Антиохии, сильно сказались на состоянии всего Заморья.
Раймунд Пуатье, получивший власть по браку с Констанцой Антиохийской, по словам летописца, был голубоглазый блондин «высокого роста, хорошо сложенный и красивее всех своих современников». Он любил поэзию, трубадуров, куртуазную жизнь и обладал унаследованным от отца даром превращать неприятные воспоминания в забавные рассказы. Это была натура храбрая и даровитая, но, подобно отцу, ветреная и непостоянная.
