Сарацины, угрожая королю пыткой, требовали отказаться от последних христианских владений в Палестине. Однако, видя, что все их усилия напрасны, решили вступить с ним в переговоры на более умеренных условиях. Они потребовали сдать Дамиетту, которую захватило крестоносное воинство и где сейчас находилась его супруга. «Они спрашивали, какую сумму он согласен дать сверх сдачи Дамиетты. И король отвечал, что если султан захочет взять умеренный выкуп, то он обратится к королеве Маргарите, чтобы она заплатила за его людей, ибо она является его дамой и подругой». Султан запросил миллион византийских золотых (500 тысяч ливров, огромнейшую сумму!), на что Людовик «охотно согласился». Однако он не желал торговаться и «продавать свое тело», а готов был заплатить эти деньги за своих людей, за себя же отдавал Дамиетту.
Тем временем королева Маргарита в Дамиетте много раз имела случай пожалеть о своем опрометчивом желании покинуть Францию. Страдая от жары и походных неудобств, в ожидании родов, она, сверх того, мучительно боялась попасть в руки мусульман.
Верный соратник короля в этом злосчастном походе, Жан де Жуанвиль, бесхитростно и без прикрас описал состояние несчастной женщины. «За три дня до родов пришло известие, что король, ее добрый супруг, взят в плен. От этого известия она так расстроилась телесно и впала в такую немощь, что ей наяву казалось постоянно, что вся комната наполнена сарацинами, собравшимися ее умертвить. И она бесконечно кричала «Помогите, помогите!», между тем, как там не было ни души. И из боязни, как бы не погиб плод, носимый ею в утробе, она приказала одному рыцарю стоять всякую ночь у ее постели и не спать. Этот рыцарь был человек ветхий и старый, имел от роду лет 80, и даже больше. И каждый раз, как она вскрикивала, он жал ее руку и говорил: «Мадам, не беспокойтесь, я с вами, не бойтесь». И прежде, нежели эта добрая дама родила, она удалила из комнаты всех, кроме того старого рыцаря, и бросилась перед ним на колени и просила сделать ей еще одно одолжение. И рыцарь дал ей клятвенное обещание. И королева сказала: «Господин рыцарь, я прошу вас по данной вами мне клятве, если сарацины овладеют городом, отрубите мне голову прежде, нежели они смогут захватить меня». И рыцарь ей отвечал, что он исполнит ее просьбу, и что он даже сам имел на этот случай мысль поступить подобным образом».
Окруженная стонущими и рыдающими женщинами, от страха и отчаяния потерявшими всякое почтение к своей госпоже и горько пенявшими, что из-за ее глупости и опрометчивости они оказались в таком ужасном положении, Маргарита растерялась. Но затем наверняка представила себе, что сделала бы на ее месте ненавистная свекровь, и поступила так, как поступила бы она. Можно без преувеличения считать, что в данном случае скорые и находчивые действия королевы способствовали спасению Людовика IX и остатков французской армии. Она прикрикнула на строптивых, поддержала отчаявшихся, дала дельные распоряжения и «родила сына Жана, а по прозванию Тристан, ибо он родился в печали и нужде. И в самый день, когда она родила, ей сказали, что итальянцы и бедняки намерены сбежать и оставить короля. Королева позвала их всех к себе и просила: «Господа, именем Бога умоляю вас не оставлять этого города; ибо вы знаете, что государь король и все находящиеся с ним погибнут. По крайней мере, если вам неугодно так поступить, то сжальтесь над бедной и исхудалой женщиной, которая лежит перед вами, прошу вас, подождите, пока я встану». И отвечали ей, что это невозможно, ибо они умрут с голода в этом городе. И она говорила, что скупит все съестное, какое только найдется в городе, и будет их содержать за счет короля. Она так и сделала, скупила все, что могла найти, и содержание этих людей стоило 360 тысяч ливров и даже больше. И при всем том доброй даме пришлось встать до срока и отправиться в Акру, ибо Дамиетту нужно было сдать туркам и сарацинам».
Это был не единственный случай, когда, ненавидя свекровь, Маргарита пыталась подражать ее действиям. После возвращения во Францию ее вечно недомогающий, набожный, мучимый угрызениями совести и глубокой меланхолией супруг задумал удалиться в монастырь. Она сначала бурно этому воспротивилась. Маргарита не хотела потерять возможность быть супругой правящего короля, что неминуемо ожидало бы ее, взойди на престол новый государь. По-видимому, не было надежды, что ее старший сын Людовик, юноша умный, отважный и очаровательный, преклонявшийся перед государственным умом и дипломатическими дарованиями бабушки, создаст ей такое же положение, какое было у Бланки Кастильской при Людовике IX. Но как только принц Людовик внезапно умер в 1255 г., Маргарита перестала противиться желанию короля удалиться от мира.
Что же изменило ее планы и, может быть, внушило какие-то призрачные надежды? Ее неглубокий, но практический и изворотливый ум измыслил совершенно гениальную комбинацию. Имея большое влияние на своего второго сына Филиппа, ставшего наследником престола после смерти принца Людовика, она заставила его дать тайную клятву, что он останется под ее регентством, до тех пор, пока ему не исполнится 30 лет. Кроме того, 15-летний Филипп давал обязательство никогда не назначать себе советников, неугодных ей, и — главное! — ни в коем случае не оказывать ни малейшей помощи Шарлю Анжуйскому. Интригуя против Шарля, Маргарита утратила влияние при дворе: ее происки скоро стали известны Людовику IХ и привели его в ярость. Королева оскорбила Людовика своей ненавистью к его брату. Он добился от папы Урбана 4-й буллы, освободившей принца от опасной и опрометчивой клятвы, и поспешил женить сына, чтобы уменьшить зловредное влияние матери. Как только Филипп вступил в брак с Изабеллой Арагонской, Маргарита стала изводить невестку мелочными придирками, полагая, что именно так поступала с ней Бланка Кастильская. Скоро их отношения опасно накалились.
Пока же, не ведая будущего, королевская чета наконец воссоединилась в Акре, хотя и ненадолго: Маргарита была отправлена в более безопасную Яффу. Оба брата короля, Альфонс де Пуатье и Шарль Анжуйский, поспешили во Францию — с них было довольно подвигов во имя веры и духовных свершений. Крестовый поход Людовика IX на этом практически и закончился, хотя король задержался в Леванте еще на 4 года, ожидая обещанных подкреплений, которые так и не появились. Он оставил по себе хорошую память, неустанно работая над укреплением оборонительных сооружений Святой земли.
На Востоке Маргарита кроме Жана-Тристана родила, вероятно, в 1251 г., еще одного сына, Пьера, впоследствии герцога Алансонского, и двух дочерей: Бланку, воспитанную в Монбюиссоне и выданную за наследника кастильского престола, и Маргариту, ставшую впоследствии супругой герцога Брабантского.
Служили ли жена и дети опорой и утешением королю-пилигриму, оторванному от родной земли? Казалось бы, иначе и быть не может. Его доброта и сердечность должны были иметь объект приложения. Однако тот же Жуанвиль с недоумением замечает: «Я пробыл подле него пять лет, и он никогда не говорил ни о королеве, ни о своих детях ни мне, ни другим; а это, мне кажется, нехорошая привычка — обращаться как с чужими со своей женой и детьми». Своеобразная семья.
Неудачи в Святой земле отзывались напряжением во Франции. Под шумок капитул собора Нотр-Дам порешил бросить в тюрьму своих крестьян из близлежащих деревень за то, что те не смогли вовремя заплатить подати. Женщины и дети со слезами бросились искать защиты у королевы-регентши. Бланка предложила капитулу освободить крестьян под залог. Но клирики дерзко отвечали королеве, что имеют право делать со своими людьми все, что угодно. Демонстративно выказывая неповиновение, каноники велели схватить крестьянских жен и детей, осмелившихся принести на них жалобу. Бедняг бросили в ту же тюрьму, где многие из них погибли.
