Но насколько забота о собственных интересах и расчетливость отца Федора, Михаила Ртищева, спокойно воспринимались придворным окружением, настолько бескорыстие и безразличие к чинам его сына вызывали бурю негодования при дворе. Его обвиняли в «нарушении православной веры», и неизвестно, как повернулось бы дело, если бы Б. И. Морозов не отвел от Ртищева эти обвинения и оправдал перед царем. Однако против Ртищева выступил Никон, возмущенный его советом не вмешиваться в светские дела. Вопрос вставал даже о физическом уничтожении Ртищева. Но пронесло и на этот раз. Пал Никон, а Ртищев добился перевода своей школы в Москву, в Заиконоспасский монастырь — впоследствии, в 1685 году, она станет ядром Славяно-Греко-Латинской академии. Сам Федор Михайлович до этого не дожил: он умер в 1673 году, сорока восьми лет от роду.
Конечно, тот факт, что родственником Евдокии был выдающийся человек, не доказывает, что и она была женщиной незаурядной. Но то, что эти сведения замалчиваются, наводит на определенные размышления.
Тем более что не принято говорить и о том, что внучатым племянником Евдокии, внуком ее брата Абрама, был модный в свое время поэт Авраам Лопухин, которого ценил и приглашал к сотрудничеству Карамзин.
О детстве, юности и воспитании девушки никаких документальных упоминаний не осталось. Известно, что ее крестили Прасковьей и она была старшей из четырех сестер. При избрании Лопухиной царской невестой она получила новое имя — Евдокия — либо в силу его большей «царственности», либо во избежание путаницы с царицей Прасковьей Салтыковой, женой царя Ивана. Может быть также, что царица Наталья настояла на этом имени в честь своей единственной сестры, которая звалась Евдокией.
Большинство сведений о жизни Нарышкиной и Лопухиной почерпнуты из мемуаров князя Бориса Куракина. Этот представитель одного из самых знатных родов России, блестящий дипломат-полиглот, оставил весьма интересные и эмоциональные воспоминания о выдающихся деятелях своего времени. В 1692 году он женился на сестре Евдокии Ксении. Ксения была на восемь лет младше Евдокии, и в тринадцать лет уже жила с Куракиным «как жена с мужем», поскольку брак князя еще не был решен его бабкой. Но через год четырнадцатилетняя невеста и семнадцатилетний жених обвенчались. Ксения умерла в возрасте двадцати одного года, родив сына Михаила.
Таким образом, Куракин становился свояком Петра, а его сын являлся двоюродным братом царевича Алексея, что в будущем сильно компрометировало бессменного «посла державы Российской».
Но особенно любила Евдокия единственного
[9] брата Абрама, который всегда держал сторону сестры и был поддержкой в ее несчастливой судьбе.
С легкой руки А. Толстого Евдокию принято считать невежественной, косной, чуть ли не убогой. Даже о ее выдающейся красоте говорить как-то забывали. Между тем именно красота девушки обратила на себя внимание царицы Натальи Кирилловны, рассчитывающей через более взрослую, чем сын, толковую и во всем покорную себе невестку еще более упрочить влияние на мужавшего царя. В переписке иностранных послов содержатся похвалы внешности Евдокии, хотя нельзя сказать, что она постоянно «была на публике». Но вот в Кремле устраивается огнестрельный праздник с грандиозным ночным фейерверком, и на нем, по воспоминаниям Патрика Гордона, присутствуют «вдовствующая царица Наталья Кирилловна, молодая царица и царевны, сестры Петра и Ивана Алексеевичей».
Сохранившееся изображение Евдокии представляет лицо вовсе не заурядное, отмеченное чувством собственного достоинства. На большинстве портретов она изображена в иноческом платье; по-видимому, они относятся к тому времени, когда власть и корону получил ее родной внук. Но Евдокия в молодости напоминает портрет М. И. Лопухиной, урожденной Толстой, кисти В. Боровиковского.
Она давно прошла — и нет уже тех глаз,
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье — тень любви, и мысли — тень печали…
Но красоту ее Боровиковский спас.
Стихи неизвестного современника относятся к изображению Марии Лопухиной, как и стихи Якова Полонского; но кажется, что писано это о Евдокии:
Так часть души ее от нас не улетела,
И будет этот взгляд, и эта прелесть тела
К ней равнодушное потомство привлекать,
Уча любить — страдать, прощать — молчать.
(Я. Полонский)
В отличие от Петра, впервые увидевшего невесту в день свадьбы, Наталья Кирилловна имела возможность досконально рассмотреть девушку, не раз приглашая ее с собой в «мыльню». И если пристрастная царица осталась довольна статями будущей невестки, та действительно была хороша.
Евдокия по тогдашним меркам была образованна — умела читать и писать. В ее письмах позднего периода обнаруживаются твердость, образность мышления, способность четко выражать свои убеждения.
Традиционный смотр царских невест не был устроен. То ли вторая семья покойного царя не располагала нужными средствами, то ли царица Наталья стремилась женить сына не мешкая.
27 января 1689 года была скромно сыграна царская свадьба. На невесте была легкая сорочка и чулки, красного шелка длинная рубаха с жемчужными запястьями, китайского шелка летник с просторными, до полу, рукавами. На шее — убранное алмазами, бобровое, во все плечи, ожерелье (воротник). Поверх летника суконный опашень со ста двадцатью финифтяными пуговицами, еще поверх — подволока сребротканая, на легком меху, затем мантия, тяжело шитая жемчугом. Пальцы были унизаны перстнями драгоценными, уши оттянуты звенящими серьгами. Коса переплетена множеством лент, на голове высокий, в виде города, венец.
Петр тоже ради подобного случая облачился в традиционную царскую одежду: «платье белое, кафтан верхний камчатой китайской, испод соболий, исподний кафтан камчатой же китайской; ожерелье соболье с запонками яхонтовыми и шитьем золотым, с конторгой (застежкой) рубиновой; на спине и груди — подоплеки узорчатые, шитые шелком и золотом; пояс золотой, осыпанный каменьями, на поясе конторги и калита (кошелек)». Наверное, смуглый черноглазый юноша был очень хорош в богатом белом праздничном платье.
Софья своим присутствием свадьбу не почтила — щедро отсыпала в подарок новобрачному кучу золотых червонцев и отъехала на богомолье.
После венчания и свадебного стола именитые гости проводили молодых в сенник — пристройку без земляного наката на потолке, — чтобы молодые легли спать не под землей, как в могиле. В трех стенах сенника были высоко прорублены цветные окошки. В простенках — тегеранские ковры, пол застелен ковром с птицами и единорогами. В углах воткнуто четыре стрелы, на каждой подвешено по сорок соболей и на острие — калач. На двух сдвинутых лавках, на двадцати семи ржаных снопах, на семи перинах постлана шелковая постель со множеством подушек в жемчужных наволоках, сверху на них лежала меховая шапка. В ногах — куньи одеяла. У постели стояли липовые бочки с пшеницей, рожью, овсом и ячменем.
