Считается, что к этому времени Петр принял окончательное решение жениться на Екатерине. Он призвал к себе вдовствующую царицу Прасковью Федоровну и своих сестер: родную Наталью и единокровных Екатерину и Феодосию — и «объявил им свое решение провозгласить Екатерину Алексеевну государыней, причем пригласил их оказывать будущей царице соответствующий почет, а также озаботиться, чтобы в случае какого-либо несчастья с ним ей присвоены были почести, привилегии и доходы, подобающие вдовствующим государыням, как бы она действительно была его женой, хотя ему еще и некогда было совершить надлежащего брачного обряда, который он, впрочем, совершит при первом удобном случае».
А ведь поход начинался так помпезно! Петр вел 45-тысячную армию и громаднейший обоз, переполненный бесполезными ртами. Еще не венчанная, Екатерина сопровождала его с многочисленным гинекеем. Большинство офицеров, особенно иностранцев, также везли с собой жен и детей. Женщины эти ежедневно собирались вокруг будущей царицы. Екатерина наслаждалась грубой лестью и токайским вином. В болтовне, шутках, дурачестве забывались заботы войны.
Однако война сама напомнила о себе.
2 июня Петр, Кантемир и валашский господарь Бранкован встретились в Яссах и заключили военный союз. Кантемир принял гостей с распростертыми объятиями, но кормить армию союзника ему было нечем — он не смог обеспечить запасов продовольствия, а его реальная помощь вылилась в крайне незначительное число солдат. Бранкован сначала колебался, затем перешел на сторону турок и покинул царскую ставку.
На реке Прут русских окружило огромное турецкое войско с великим визирем во главе. Обычно предусмотрительный, в этот раз царь сделал все возможное для своей погибели: остался без съестных припасов, имея в тылу реку Прут, а перед собой 150 тысяч турок и 40 тысяч татар.
«Как рассказывали мне очевидцы, — записал в дневнике датский посол Юст Юль, — царь, будучи окружен турецкой армией, пришел в такое отчаяние, что как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружающих думали, что с ним удар. Офицерские жены, которых было великое множество, выли и плакали без конца». Петр еще ранее предложил Екатерине оставить армию и отправиться в Польшу, где можно было в безопасности переждать тяжелое время. Екатерина наотрез отказалась, хотя все ее женщины рыдали и прощались с жизнью, умоляя свою госпожу укрыться в безопасном месте.
Царь на военном совете объявил, что поведет армию в бой, но затем без объяснений отменил свое решение. Он испытал один из самых сильных страхов в своей жизни — страх попасть в плен. С Петром творилось что-то непонятное. «Волосы его вдруг становились дыбом, глаза наливались кровью, изменившееся лицо подергивало в разные стороны, пена у рта, скрежет зубов. Крики, подобные звериному реву, наводившие ужас на самых бесстрашных». По многочисленным воспоминаниям современников, всем было очевидно, что он переживает какую-то душевную муку, переходя от припадков бешенства к отчаянию. Судороги беспрестанно искажали его лицо.
Расположение турецкой армии как будто не оставляло возможности спасения. Отступление стало невозможно. Не виделось другого исхода, кроме плена или смерти.
Если верить многочисленным мемуарам, Петр и на этот раз среди общего бедствия думал лишь о спасении собственной жизни. Он обратился к казаку Ивану Некульжу, надеясь, что тот сумеет провести его с Екатериной через вражеский стан. Другие свидетели рассказывают, что, охваченный отчаянием, совершенно упав духом, он заперся у себя в палатке, отказываясь давать приказания или выслушивать советы, и предоставил Екатерине попытки к общему спасению.
К этому времени относится знаменитое письмо, будто бы адресованное Сенату. В нем он предлагал сенаторам в случае его гибели или плена выбрать из своих рядов самого достойного и передать корону ему. В письме якобы ничего не говорилось о законном наследнике престола Алексее. Значит ли это, что уже в то время у царя оформилась мысль отстранить сына от наследования? Да и существовало ли на самом деле это пресловутое письмо, которое обсуждалось на все лады, но так и не было обнаружено в архивах? Еще одна из тайн, которыми так богато царствование Преобразователя…
Впервые об этом письме-завещании сообщил Яков Штелин в своих анекдотах. Основания задним числом считать письмо существовавшим имелись. Уже в это время отношения царя и его прямого наследника были далеки от родственных.
Что касается роли в спасении России и государя, приписываемой Екатерине, то, по-видимому, она сильно преувеличена. Сомнительные свидетельства самого Петра расходятся со словами других участников истории. Граф Понятовский
[23] просто упоминает, что Петр решил послать парламентеров в турецкий лагерь. Брасей де Лион, служивший в то время бригадиром в русской армии (а его жена «занимала одно из первых мест в свите царя»), также не говорит о каком-либо участии в переговорах Екатерины.
Он рассказывает, будто «было решено, что фельдмаршал Шереметев напишет письмо великому визирю, прося у него перемирия». Датский посол повторяет тот же рассказ. По его словам, неверно, что Екатерина пожертвовала своими драгоценностями, чтобы содействовать подкупу великого визиря; она ограничилась их раздачей гвардейским офицерам, надеясь таким образом вернее сохранить бриллианты, а затем потребовала их обратно.
В то же время немецкий историк X. Хаммер верит во вмешательство Екатерины и действие, произведенное ее бриллиантами. Он обосновывает свое мнение тем обстоятельством, что перстень, принадлежавший будущей царице, всплывает в имуществе одного из приближенных великого визиря.
Сплетня о спасении русской армии бриллиантами Екатерины долгое время ходила в среде иностранных дипломатов. Уже Вольтер приводит ее, основываясь, возможно, на рассказах Станислава Лещинского, с которым много беседовал в период написания своей «Истории Карла XII».
Скорее всего, чудесный перелом в ход событий внесло дипломатическое искусство ловкого Шафирова, которого царь снабдил единственной инструкцией: мир во что бы то ни стало. Петр соглашался вернуть все захваченные земли — Азов, Таганрог, побережье Балтийского моря, — то есть предыдущие территориальные приобретения, стоившие стране двух Азовских походов, двух Нарв, Лесной и Полтавы. Чтобы избежать «шкловства» (плена), Петр был готов пожертвовать всей Ингрией и даже своим Парадизом.
К счастью, положение турок тоже было отнюдь не блестящим — даже янычары, элита турецкой армии, потеряв около 7 тысяч человек, отказывались идти в бой, — и обе стороны с облегчением пошли на заключение спасительного мира.
Узнав об окружении русского войска на Пруте, Карл XII из Бендер помчался туда во весь дух. Преданный Понятовский ввел его в курс дела. Разъяренный король бросился к шатру великого визиря. Если верить источникам, он возмущенно спрашивал: «Разве не от тебя зависело отвезти царя пленником в Стамбул?» Визирь, выведенный из терпения тем, что его отчитывает гяур, находящийся на положении полугостя-полупленника, сухо отвечал: «А кто бы управлял государством в его отсутствие? Не подобает, чтобы все короли были не у себя дома».
