Вместе со своей старшей сестрой Матреной Балк Виллим стал центром преступного сообщества, затягивающего паутиной коррупции всю Северную столицу. Его дружбы искали родовитые князья Рюриковичи, иностранные послы, губернаторы, духовенство и купцы. Его протекция стоила дорого. За время своего «случая» Монс построил каменный особняк в Петербурге, приобрел два дома в Москве, усадьбу в Стрельне, земли в Лифляндии, несколько деревенек… Его столичный дворец ломился от предметов роскоши, презентованных просителями: это и статуя из чистого золота, и затейливые часы, и венецианское стекло, и венецианские зеркала.
По словам М. С. Семевского, «Монс, бесспорно, владел в это время сердцем Екатерины Алексеевны, об этом можно судить из необыкновенного значения, которое он получил при дворе.
Это значение, власть и сила сознавались уже всеми не только знатными придворными, но даже последними из дворцовых служителей; все видели источник этой силы: он заключался в любви к нему Екатерины».
В 1724 году при коронации Екатерины Виллим был произведен в камергеры, что согласно Табели о рангах соответствовало чину генерал-аншефа или тайного советника.
В народе ходили слухи, что Екатерина понесла от Монса. Иностранные источники утверждают, что последний ребенок царицы родился «около 1725 года», а Петр скончался 28 января. Может быть, отцом именно этого ребенка современники считали Монса?
Иностранные дипломаты сообщали об увлечении императрицы своим дворам. Меншиков, мимо которого муха не пролетала, чтобы он того не знал, с беспокойством наблюдал за ходом событий. Его первым чувством была досада — теперь он понимал, почему старая подружка, прежде чем замолвить за него словечко, требует денег. Ранее такая открытая и бескорыстная, Екатерина теперь брала большие комиссионные за свои услуги и посредничество в важных делах, требующих согласия императора. Конечно, это произошло под влиянием корыстолюбивого Монса.
Но на смену досаде пришло опасение. Екатерина, даже дерущая с него три шкуры, все-таки была другом и часто выручала Данилыча. Теперь все находилось под угрозой. Стареющая сорокалетняя женщина попала под обаяние тридцатишестилетнего мужчины в расцвете сил, который казался ей столь же неотразимым, как некогда Петру его коварная сестра. Что же будет, если царь узнает об измене?
Может быть, сам Виллим находил пикантность в романе с женщиной, могущественный муж которой был некогда отвергнут его сестрой. Он льстил царице, говорил красивые слова, посвящал стихи, которые сочиняли для него его приближенные. Екатерина хоть и стала императрицей, к благородному обращению приучена не была. Супруг мог накричать, прилюдно унизить, дать оплеуху. Виллем же поднимал ее в собственных глазах.
Он не был трусом и сознательно играл с опасностью. Он верил в свою звезду, но не менее того верил в приметы, гадания и астрологию. Его пальцы постоянно украшали четыре чудодейственных кольца: из золота, олова, меди и железа. Золото олицетворяло премудрость, олово сулило богатство, железо остерегало против тайных врагов, а медь давала власть над женскими сердцами. Как некогда Анна, он стремился к богатству и власти; так же, как она, поставил на карту многое — и проиграл.
Считается почти доказанным, что донос на Екатерину и Монса поступил от Анны Крамерн. Некоторое время бывшая метрессой Петра, она была им отставлена, но не забыта. Какие-то роковые узы связывали ее с царской фамилией. Присутствие этой женщины всегда предрекало смерть кого-нибудь из императорской семьи. Именно она была приглашена обмывать тело царевича Алексея; впоследствии присутствовала при последних минутах жизни Натальи Алексеевны, старшей сестры Петра II.
По ее подсказке за Екатериной и Монсом следили и застали ночью «за разговором вдвоем». Матрена Балк, стоящая на стреме, не успела поднять тревогу. Но ничего более компрометирующего отыскать не удалось.
Существует еще одна версия: письмо написал некто Иван Суворов, приятель Ивана Балакирева, приближенного Монса.
«Это арестование, — писал Берхгольц, — тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости».
Чтобы узнать правду, Монса подвергли чудовищным пыткам. Страшно представить, какие мучения ненавистному сопернику приготовило больное воображение царя. Однако кавалер не предал свою даму. Даже на дыбе Монс отрицал любовную связь с Екатериной. Он признался в злоупотреблении своим влиянием и во всех растратах, в которых его обвиняли.
По официальным сведениям, никаких пыток не было. Доставленный Андреем Ушаковым к Петру, Монс потерял сознание. Ему пустили кровь и допросили. «И он, как говорят, тотчас во всем признался, так что не нужно было употреблять пытку», — извещал в депеше своему правительству Н. Лефорт.
Может быть, он надеялся, что император простит взяточничество — коррупция в Российском государстве уже давно считалась в порядке вещей, — но то, что его выставили рогоносцем, — никогда. Петр был даже доволен стойкостью камергера. Во всяком случае, тот вел себя как мужчина и не очернил репутацию императрицы.
16 ноября 1723 года состоялась казнь Монса и наказание других виновных. Твердыми шагами взошел на эшафот некогда блестящий придворный, а теперь измученный, постаревший человек, потерявший весь свой лоск, но по-прежнему красивый, хотя и новой, трагической красотой. Его сопровождал пастор. Этот сюжет запечатлен на полотне кистью известного русского живописца В. И. Якоби.
Говорили, что Монс долго завороженно смотрел на кол, на который должна быть насажена его отрубленная голова.
Состоявший в канцелярии Монса Егор Столетов, который сочинял для своего патрона любовные стихи и письма, был бит кнутом и сослан на каторжные работы в Рогервик на десять лет. Ивану Балакиреву, «шуту Балакиреву», достались батоги и трехлетний срок в том же Рогервике.
Все знали правду, но делали вид, что Петр действительно наказывает растратчика, а не любовника своей жены.
Матрену Балк допрашивал сам Петр. Она призналась во всем после первых же ударов. «Понеже ты вступала в дела, которые делала через брата своего Виллима Монса при дворе Ее Императорского Величества, дела непристойные ему, и за то брала великие взятки, и за оные твои вины указом Его Императорского Величества велено тебя бить кнутом и сослать на вечное житье в Тобольск», — гласил приговор. Одиннадцать ударов кнутом выдержать слабой женщине было практически невозможно. Кнут рвал в клочья кожу и мышцы, кровавое месиво долго не заживало. Заступничество многих сочувствующих помогло лишь отчасти: одиннадцать ударов кнута сократили до пяти, но и этого было много. Генералу Федору Балку тоже достались плети и ссылка.
Буквально на пороге могилы, в конце 1724 года, Петр обрушил репрессии и на детей Матрены Балк, включая своего двенадцатилетнего тезку, рождение которого некогда с нетерпением ожидал. Оба ее сына были забриты в солдаты.
В деле оказались замешаны почти все придворные дамы Екатерины. В зависимости от степени вины они получили кнуты или батоги.
