Александра Ульянова защищал знаменитый впоследствии сенатор и профессор уголовного права Н. П. Таганцев. Защита почему-то не воспользовалась случаем сыграть на поразительной неопытности и неподготовленности конспираторов. Вместо этого адвокаты напирали на то, что обвиняемые — юные существа, попавшие под дурное влияние и едва соображавшие, что творят. Однако в своем последнем слове подсудимые заявили, что прекрасно сознавали, на что шли. Один Шевырев пытался обелить себя, взваливая все грехи на товарищей. Ульянов, наоборот, делал все, чтобы взять на себя общую вину. Он утомил всех присутствующих долгой речью, полной теоретических обобщений по поводу изъянов существующего строя и похвал социалистическому пути развития. Когда же он заявил, что единственным средством борьбы для интеллигенции является террор, то есть повторил то, что до него уже говорили Нечаев и Желябов, его судьба была решена. Суд приговорил пятерых зачинщиков к смертной казни; остальные участники покушения получили различные сроки заключения.
20 мая Шевырев, Андреюшкин, Ульянов, Осипанов и Генералов были повешены во дворе Шлиссельбургской крепости.
Не следует думать, что весть о казни неумелых, но опасных заговорщиков обрадовала императора. Как рачительный хозяин, он жалел о бессмысленной смерти подданных, как отец семейства — скорбел о гибели чьих-то юных сыновей. Но, как монарх, он не мог простить молодых людей, посягнувших на священную фигуру помазанника Божьего.
В стране, которую за границей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь», действовали достаточно гуманные законы. Смертная казнь оставалась только в военных судах и для высших государственных преступлений. За 13 лет царствования императора Александра III казнены были только убийцы Александра II и пять участников «покушения Шевырева и Ульянова».
Заклятые родственники
Императорская фамилия не была единой спаянной командой. Внутри ее существовали относительно постоянные фракции, а иногда образовывались временные комплоты. Российский императорский двор представлял собой арену соревнований немецких княжеских домов: Гессен-Кассельские принцы находились в неприязненных отношениях с Гессен-Дармштадтскими, те, в свою очередь, враждовали с домами Нассау и Вюртемберг; более лояльными в этой борьбе всех против всех считались Ольденбурга. Особое место занимали представители Мекленбургской линии — герцоги Шверинские и Стрелицкие.
Оппозицию Александру III откровенно составляли два его дяди, братья его отца.
Великий князь Константин Николаевич (для своих — Коко), в царствование Александра II — второй человек после царя, был одним из тех, кто так противился объявлению наследником престола Александра Александровича, кто называл его «угрюмый Сашка» и кого убитый горем наследник гнал прочь от смертного ложа своего умирающего отца.
А. Ф. Тютчева отмечала: он «один из всей царской семьи невысокого роста, у него красивые, “романовские черты” лица, а профиль немного напоминает Наполеона в молодости. Он отличается живостью, много говорит и с чрезвычайной легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Говорят, что он очень образован, очень любознателен, очень деятелен. От него ждут с надеждой славы будущего царствования». Однако он «по природе чрезвычайно неучтив»; у него «дерзкая и бесцеремонная манера разглядывать людей в монокль, пронзая вас жестким, но умным взглядом».
«О великом князе Константине рассказывают много хорошего, — писал современник, — он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма. В Венеции в свое время славяне и греки оказали ему восторженный прием. Он мог бы осуществить в своем лице мечты Екатерины II, но политическое положение сильно изменилось. Он пожертвовал 200 тысяч рублей на строительство канонерских лодок, сказав: все, что я имею, принадлежит России; но просил держать это в тайне».
Константин Николаевич с воодушевлением отнесся к великим административным реформам, покрывшим славой первые годы правления Александра II. Сам немец по крайней мере на три четверти, женатый на немке, он мечтал об изгнании с высоких постов всех немцев, более или менее обрусевших, которые занимали высокие должности при дворе, в армии, в государственном управлении и закрывали дорогу продвижению русских. «У великого князя репутация защитника и главы партии всех мыслящих людей — главы так называемого прогресса», — считали некоторые современники.
Семейная жизнь великого князя, несмотря на рождение шестерых детей, не задалась. Его супруга, Александра Иосифовна (Санни), принцесса Саксен-Альтенбургская, сначала была предметом страстной любви Константина. «У нее был высокий голос, красивые волосы, и она всегда говорила с детьми по-немецки. Она ездила в открытой карете с чем-то вроде тента над головой, который открывался как зонт», — рассказывал современник. Но после первых лет брака превратилась в законченную эротоманку, одинаково неравнодушную как к мужчинам, так и к женщинам.
По утверждению князя С. Д. Урусова, княгиня доводила до полного истощения адъютантов своего мужа. Ее поведение стало настолько скандальным, что царь вынужден был отправить ее за границу: после времяпрепровождения с великой княгиней у молоденькой придворной Анненковой случился выкидыш. Но и вдали от России великая княгиня попала в «историю»: во время проживания в Швейцарии она имела «недоразумения» с матерями двух девочек 14 и 16 лет, которым вынуждена была выплатить 8 и 10 тысяч франков компенсации, чтобы дело не было передано в полицию.
Много шума наделал ее роман с И. Штраусом, посвятившим ей вальс «Александра».
Неудивительно, что великого князя влекло на сторону. Его избранницей стала балерина, незаконная дочь известного трагического актера Василия Каратыгина Анна Васильевна Кузнецова. Она родила ему пятерых детей, и именно ее он считал своей законной женой, в отличие от «казенной» Александры Иосифовны.
После смерти брата, высоко его ценившего, великий князь был, по существу, отставлен от дел.
Александр, человек порядочный не из расчета или выгоды, а по собственной природе, не понимал темных страстей ближайших родственников. Вероятно, холодноватая кровь матери разбавила тот дьявольский коктейль, который бушевал в жилах потомков Николая I и его «белой розы».
На третий день после похорон отца Александр III послал к дяде своего брата Владимира, чтобы тот передал, что царь его не любит и хочет, чтобы он отказался от всех своих должностей и покинул Петербург. Энергичный князь, привыкший быть «при деле», несколько дней сопротивлялся, чем только вызвал еще большее раздражение Александра. 11 мая 1881 года ему пришлось уехать в свое крымское имение Ореанду вместе с любовницей и их детьми.
Однако дело было не только в неприязни племянника к дяде.
Императорская фамилия строго хранила свои многочисленные тайны, но какие-то сведения так или иначе просачивались в общество. В лице великого князя Константина существовавшая со времени вступления на престол Александра II либеральная партия, состоявшая из Милютина, Черкасова, Самарина, имела покровителя на ступенях трона. Он оказывал протекцию Салтыкову-Щедрину, так жестоко клеймившему изъяны российской действительности. После каракозовского выстрела 4 апреля 1866 года Катков недвусмысленно намекал в своей газете, что к делу причастен великий князь Константин. Насильственное провоцирование цареубийства было страшным обвинением, но император предпочел не знать таких ужасных вещей. И как можно было установить грань между мировоззрением и действием? Вся русская аристократия была социалистична; более того, она-то и являлась носителем социалистической идеологии.
