Обстоятельства превратили её в городского изгоя. Актрис почти на законном основании принуждали становиться проститутками, обслуживая зрителей, закон не защищал их, запрещая брак с достойными гражданами, если только вдело не вмешивалась церковь, да и то в случае, если женщина какое-то время вела безгрешную жизнь. Тот же самый закон запрещал её детям другую деятельность, кроме работы в цирке, если только ребёнок не рождался после милостивого искупления, дарованного церковью.
Поскольку Феодора оказалась прикованной к арене, гигантский ипподром стал её величайшим врагом, ведь она уже научилась различать любую враждебность по отношению к себе. В этой массе кирпичных аркад и мраморных стен таилась сила, которой не могла противостоять ни одна женщина низкого происхождения, лишённая протекции влиятельного покровителя. Это была власть мужчин, собравшихся со всего Константинополя, по своей прихоти наделивших её отца лишь должностью циркового сторожа.
Ипподром — сердце Константинополя. Он тянулся четверть мили выше уровня моря, и на его мраморных скамьях могли разместиться шестьдесят тысяч зрителей, а когда колесницы начинали бег над кронами деревьев и крышами домов, то ипподром мог вместить и того больше. Вся эта людская масса ревела от восторга, наблюдая за бешеной скачкой повозок, запряжённых четвёркой лошадей, охваченная азартом и на несколько часов забывающая о жестокой реальности. Вдоль стены, разделяющей беговую дорожку, сияли памятники римского величия, настоящий бронзовый Колосс — гигантская нимфа, держащая в протянутой руке воина, древняя колонна из переплетённых змей города Дельфы и мемориал позабытым египетским фараонам. Там также была огромная статуя ныне царствующего императора. Но толпа обращала больше внимания на таблички с именами знаменитых скаковых лошадей и на статую наездника, обессмертившего себя тем, что двенадцать лет подряд выигрывал на скачках.
Теперь из маленьких Ворот смерти уже не выносили тела. Игрища языческого Рима, изувеченные борцы и мёртвые гладиаторы канули в Лету после того, как власть в городе перешла в руки христианской церкви. Два века изящества, пролетевшие со времени основания города, положили конец бесчисленным человеческим жертвам, которых сжигали на кострах или бросали на растерзание диким зверям, и дракам взбешённых животных. Теперь уже охотники убивали медведей и других диких зверей на арене ипподрома. Однако выходцы с Востока, подобные Феодоре, не получали удовольствия от кровопролития и жестоких игр, как во времена римлян. Ипподром стал местом сборищ всего мужского населения города. Женщинам приходилось делать ставки дома и узнавать результаты скачек уже после их окончания. Арена служила местом встреч двух фракций, собраний городского населения. Там сообщалось о триумфах и восстаниях.
Удивительно, хотя в Константинополе удивляться чему-либо могли лишь варвары, но ипподром располагался напротив стен Священного дворца, откуда шло управление городом. Из пышного дворца можно было даже пройти коридорами, через часовню в Кафизму или императорскую ложу, здесь царственная особа могла наблюдать за окончанием скачек или слышать крики разочарованной толпы. Старая поговорка, гласившая, что Бог говорит устами народа, утратила свой смысл теперь, когда волю Божью доносил до людей патриарх церкви, но, несмотря на это, вопли толпы на ипподроме порой повергали императора в бегство.
Несколько лет назад Феодора слышала пугающие крики: «Дайте римлянам другого императора!» Крики продолжались долго, и в них звучала угроза, однако после минутного молчания раздался дикий хохот. Запылали деревянные строения, расположенные поблизости, а хранительница театральных костюмов сообщила, что видела, как на улице какие-то люди поймали спасающегося бегством монаха, отрубили ему голову и насадили её на шест.
— Это дело рук Анастасия, — уверял Феодору канатоходец, который хотя и был всего лишь выходцем из Египта, но имел право сидеть на скамьях ипподрома, — он отказался произнести слова «Святый, Всемогущий Господь», как это положено. Некоторые решили, что это ужасное кощунство. С чего бы это старому дураку Анастасию переменить обращение к Богу? Наверное, сам дьявол его надоумил. Я точно не знаю. Потом венеты превратили дома в пылающие факелы, и мы все завопили: «Дайте нам нового императора!» Анастасий в ужасе влетел в свою комнату и поспешно снял своё пурпурное и золотое одеяние. Он вернулся обратно и заставил глашатая сообщить толпе, что никогда больше не наденет императорской мантии. Это было так забавно, что мы все захохотали и велели ему снова нарядиться в своё царственное одеяние. Анастасий был старым императором, который старался сделать всё как лучше: копил деньги для городской казны.
Феодора никогда не забывала крика толпы на ипподроме. О подобных вещах она узнавала понаслышке. Ей был закрыт доступ в Священный дворец и в маленький дворец в саду у самого моря, куда доставили беременную императрицу, родившую вскоре ребёнка в комнате, облицованной алым мрамором. Немногим детям выпадало счастье родиться среди такой роскоши!
Став изгнанницей на задворках ипподрома, юная красавица оставила сцену, где более элегантные актрисы принимали ванны или боролись с мужчинами. За дверями театра начиналась суровая реальность. Без достойной роли или богатого покровителя Феодора стала презираемой даже в среде самых низших: тех, кто занимался починкой театральных костюмов или разрисовывал лица клоунам. Ей оставалось лишь притворяться занятой делом. Она научилась читать и, обладая природным остроумием, часто болтала со слугами игривых аристократов, топтавшихся около конюшен, подглядывая за актрисами. Феодора блистала в остроумной беседе, там, где требовалась задорная шутка. Она с лёгкостью подражала известным людям, и немолодым богачам нравилась её компания. Но, находясь на судне, плывущем к Золотому Рогу, или на пиру в богатом доме в горах, или на восточном побережье, она вынуждена была подчиняться мужчинам, удовлетворяя их прихоти быстро. Подобно раскормленным животным, они пресытившись остроумной собеседницей, заваливались спать, шли купаться или пить вино.
Возможно, девушка ненавидела своих грубых повелителей. Говорили, что при общении с ними в Феодоре пробуждался прежний озорной клоун. Судачили даже, что она любила странным образом подшутить над мужчинами, лежащими с нею в темноте, словно в неё вселялся какой-то демон. Поэтому временные спутники Феодоры избегали её днём, боясь ненароком прикоснуться к её одежде или встретиться с ней глазами.
Всё же девушка нашла выход из этой, пусть даже непростой, ситуации. Будучи наложницей Гецебола, бородатого самодовольного купца из Тира, города на её родном сирийском побережье, она отправилась в Пентаполис, в Африку, где Гецебол должен был стать управителем. В тех краях Феодора познала роскошную обстановку дома управителя и неприязнь его хозяина. Там у неё родилась дочь. Спустя какое-то время Феодора оставила дом Гецебола, не взяв с собой ни драгоценностей, ни денег, ни даже одежды, которую он ей дарил. После этого её след на время потерялся.
Все эти годы Пётр Саббатий жил в городе никем не замеченный до небывалых событий лета 518 года. Он учился и почти не бывал на ипподроме и городских окраинах. Его жизнь вращалась вокруг Аудиториума, расположенного на вершине холма, с его просторными залами, где тридцать один оратор и профессора читали лекции студентам. Вначале, заворожённый огромным зданием и нарядно одетыми толпами, спешащими по мощёным улицам, Пётр посещал лекции с жаром новообращённого. Но через некоторое время ему надоели старые ораторы в серых тогах. Они слишком много и бесплодно спорили, а во время скачек не являлись на занятия. Поскольку все студенты могли делать всё, что заблагорассудится, а Петру начало казаться, что так делали все жители Константинополя, он стал заниматься самостоятельно в библиотеках, у которых было одно дополнительное преимущество: они работали ночью. Там он изучал все события прошлого, собранные в аккуратных рукописях Светония, Тацита и бесчисленного количества других учёных. Ему особенно нравилось читать о жизни Цезаря — непосредственного участника тех событий.
