Неизвестно, что ответил Юстиниан. Но он не согласился на это предложение.
Феодора не верила в успех западной войны. Она была убеждена, что сердце империи находится на востоке, там, где пульсирует мирная торговля, где в изобилии растут дары природы, где живёт дух веры в её понимании. Это был её дом, и он может стать убежищем, когда после военных действий на западе наступит возмездие.
Феодора ненавидела римлян, помпезно проходивших перед её взором, — древние топорики в связках прутьев, — и она холодно говорила с пылкими писателями, подобными Прокопию, которые манипулировали фразами Цезаря и давно уже истлевшего в могиле Светония. Посланники с запада, припадая к её алым туфлям, нередко удивлялись, услышав нечто подобное шипению змей, исходившее от девушек, стоявших у трона и хором шептавших «Благороднейший», в то время как Феодора произносила своё приветствие.
Для виду — а такие проницательные политики, как Иоанн из Каппадокии, бдительно наблюдали за каждым её движением — Феодора много занималась поместьем с садом в азиатской провинции, которое она превратила в приют для проституток, и своим старым домом, известным теперь под названием «Дом монахов». Там в саду, в хижинах, жили монахи и паломники с востока, они пели хвалебные гимны, когда Феодора совершала свои ежедневные визиты, а нищие, гроздьями свисавшие с ворот, громко просили подаяния. Она говорила с почтенными странниками и профессиональными попрошайками, каждый день узнавая от них о происшествиях в Антиохе, богатой Александрии и на своём милом сирийском берегу.
— Монахи из Египта или обезьяны из Африки, — бурчал экономист, Иоанн из Каппадокии, — всё они получают от этой стервы звонкую монету. А кто снабжает её золотыми монетами? Государство. А это значит — вы и я, братья.
Иоанн умолчал о том, что утаивал для себя часть государственного дохода. Финансист-самоучка предчувствовал, что скоро открыто столкнётся с улыбающейся бесстрастной императрицей. Проницательный каппадокиец понял, что если Юстиниан когда-нибудь решит, что один из. двух должен покинуть дворец, то это не будет он. Иоанн из Каппадокии посмел напасть на Феодору прежде, чем она напала на него. Её прежняя жизнь, тайные интриги и требования денег — всё было вызовом для Иоанна.
Их первая стычка произошла после приезда Саввы.
Высохший девяностолетний отшельник Савва прибыл из диких мест в устье Иордана, чтобы просить за Иерусалим. Юстиниан приветствовал старца, словно тот был живым святым, выслал императорскую галеру сопровождать корабль отшельника в бухту Золотой Рог и сам взял Савву за руку, чтобы помочь ему дойти до дворца. Иоанн ощутил влияние Феодоры при этом неожиданном проявлении благоговения.
Перед восседающим на троне Юстинианом старый отшельник не проявил должного уважения и не склонил своей косматой головы. Блеск дворца олицетворял для Саввы чёрную славу Сарданапала. Он заявил, что в Иерусалиме церковь Феотокос — Божьей Матери — пришла в запустение, больные валялись на улицах, люди больше не платили дань сборщикам налогов цезаря. Император изобразил смятение и сожаление. Но Савва был непреклонен, как дикая скала. Вместо слов нужны дела. В частности, отшельник потребовал пять вещей: больницу для больных Иерусалима, год, свободный от уплаты дани для бедных, великолепную церковь Матери Христа, починку разрушенных прибежищ для паломников и крепость для защиты от набегов сарацин.
Встревоженный пламенной речью отшельника Юстиниан столкнулся с протестом своего экономиста. Иоанн заметил, что, пока он строил великую церковь и вёл войну в Италии, невозможно было заниматься ещё и Иерусалимом. «Есть предел, где возможное становится невозможным, трижды августейший. Ты уже дважды исчерпывал возможности казны. Третье предприятие потребует отказа от одного из двух. Прими решение сам, не позволяй этим пещерным людям и отшельникам втягивать тебя в очередное безумство». В своей речи Иоанн не упомянул о вмешательстве или влиянии Феодоры. Когда от шпионов он услышал рассказ о том, как Савва был вызван к императрице, оН взревел от восторга. Кажется, Феодора сошла с трона, опустилась на колени перед престарелым попрошайкой и просила его молиться, чтобы у неё родился ребёнок. Старец долго молчал и глядел на разряженных в шелка женщин в золотом зале. Его ответ был краток: «Господь сохранит славу твоей империи». И Феодора побледнела от волнения.
Друзья Иоанна со смаком повторяли этот рассказ. «Боже! — вскричал он. — Неужели из её чрева появится ещё подобное отродье!» Вначале он не мог поверить, что Юстиниан согласился со всеми требованиями Саввы. Феодора убедила его, что разруха в городе Христа превосходит любую беду в Константинополе. Она поведала ему, что крыша базилики в Вифлееме, защищающая пещеру, провалилась, а многие люди спали в углублениях скал вокруг Гефсимана. Про это ей доложили её шпионы.
Покинув бухту Золотой Рог, Савва вёз с. собой гарантию того, что все пять просьб будут удовлетворены.
Затем в Иерусалим было отправлено величайшее сокровище. Евреи Константинополя умоляли императора вернуть золотые дары храма. «Невозможно, чтобы они хранились где-то в другом месте, кроме алтаря Соломона». Юстиниан вспомнил, что, когда канделябры и золотой стол хранились в Риме, город разграбили вандалы; когда их перевезли в Карфаген, город пал. В 535 году он отправил их обратно вместе с посланником из Иерусалима.
Чтобы развеять тоску, сын Саббатия ходил к месту строительства новой великой церкви. Когда он приближался к каменным балкам, уходящим в небо развёрнутым лесам, то распускал свою свиту и бродил среди рабочих, как зритель. Видение каменных глыб, каждый день поднимающихся всё выше и выше, бодрило, словно сон или пища, и он завидовал ветрам, которые легко переносили по лесам каменщиков Исидора. На востоке уже намечался внешний каркас святилища. Юстиниан попросил полностью отделать святилище серебром. Когда Иоанн пожаловался, что для этого понадобится две тысячи фунтов бесценного металла, император возразил, что для отделки всего святилища потребуется сорок тысяч фунтов.
Однако не только деньги требовались для постройки гигантской церкви, которой раньше не видывал род людской. Анфемий сказал, что великий зал Ктесифона, где жила свита Хосрова, раскинулся в пустыне на девяносто пять футов. Но шпиль самого большого купола будет вдвое выше. Уже в начале работы строители столкнулись с проблемой, которую Исидор из Милета называл неподатливостью камня. Вес огромных масс, давление и натяжение просчитывались много раз, их знали настолько хорошо, насколько могли их вычислить математики, и Исидор руководствовался уравнениями другого грека, Архимеда, имея дело с непредсказуемыми силами. Его расчёты были верны, каменный каркас — прочный и пропорциональный. Однако не все могли учесть математики.
Известковый раствор, очевидно полностью высохший между каменными плитами, принял на себя ещё одну плиту размером с десятую часть локтя, когда горизонтальный ряд кладки провис под непомерной тяжестью. Зелёный каристийский мрамор расслоился под давлением, которое порфирит вынес без особого вреда. Настал день, когда Анфемий и Исидор истощили свои запасы. На двух главных столбах, составлявших основу средних сводов, на которых должен был покоиться огромный купол, с восточной стороны появились трещины, когда связующую арку перебросили между громадными квадратными столбами. Концы арки закруглялись над каждым из столбов, но ещё не соединились, повиснув в пространстве, готовые сомкнуться над более чем стофутовой бездной.
