Отсюда представление о Февральской революции как о буржуазной - происходила закономерная смена феодальных отношений Российской империи на капиталистические. Соответственно, буржуазия должна являться ее движущей силой. Ранее также трактовалась и революция 1905 года, однако российские реалии уже вносили свои коррективы. В.И.Ленин в работе «Государство и революция» писал: «русская буржуазная революция 1905 - 1907 годов … была, несомненно, "действительной народной" революцией, ибо масса народа, большинство его, самые глубокие общественные "низы", задавленные гнетом и эксплуатацией, поднимались самостоятельно, наложили на весь ход революции отпечаток своих требований, своих попыток по-своему построить новое общество, на место разрушаемого старого» [186].
Здесь революция по-прежнему называется буржуазной, но В.И.Ленин указывает на ее важное (и даже важнейшее) отличие от классических буржуазных революций, как они происходили на Западе и как были поданы в теоретических работах. Подчеркивается ее народный характер, тот факт, что народные массы "поднимались самостоятельно" и "наложили на весь ход революции отпечаток своих требований". Если учесть в целом контрреволюционную роль буржуазии в событиях 1905 года, следует признать, что здесь термин "буржуазная" использован как идеологема, уже не содержащая реального смысла.
В.И.Ленин, как умный и последовательный политик, по факту говорит о разрыве с теорией, не отвергая ее по сути. Очевидно, это сделано из политических соображений, с целью, с одной стороны, обозначить направление дальнейшей борьбы (переход от революции "буржуазной" к социалистической), а с другой - не допустить расколов не только в российском, но и в международном левом движении, скрепляющим элементом которого остается марксизм.
Объективно революции и 1905, и 1917 годов не были буржуазными, российская буржуазия не проявляла признаков бунтарства, она стремилась к эволюционным переменам. Лидер либеральной кадетской партии П.Милюков говорил: «Мы не оппозиция Его Величеству, мы - оппозиция Его Величества» [187]. Революции развивались именно "снизу", вопреки партийным и идеологическим установкам, были социалистическими по своей сути (что отмечают многие современники, никак не связанные с марксизмом или большевистской идеологией), и уж естественно происходили никак не в интересах буржуазии.
В подготовке и организации революционного взрыва можно было бы заподозрить левые партии, но и для них обе русские революции стали полной неожиданностью. Российский историк С.Мельгунов, очевидец событий, в написанной в эмиграции работе "Мартовские дни 1917 года" проводит подробный анализ политического поля страны в дни Февральской революции. Вот его выводы: "Несомненен факт ... что ни одна партия непосредственно не готовилась к перевороту. Будущий левый с.-р. Мстиславский выразился еще резче: "революция застала нас, тогдашних партийных людей, как евангельских неразумных дев, спящими". Большевики не представляли собой исключения - накануне революции, по образному выражению Покровскаго, они были "в десяти верстах от вооруженного восстания" [188].
Исследователь отмечает, что ожидания революционного взрыва перманентно присутствовали в обществе: "Теоретически о грядущей революции всегда говорили много - и в левых, и в правых, и в промежуточных, либеральных кругах". Присутствовало понимание сути и смысла грядущей революции: "Если циммервальдец Суханов был убежден, что "мировая социальная революция не может не увенчать собой мировой империалистической войны", то его прогнозы в сущности лежали в той же плоскости, что и размышления в часы бессонницы в августе 14 г. вел. кн. Ник. Мих., записавшаго в дневник: "к чему затеяли эту убийственную войну, каковы будут ея конечные результаты? Одно для меня ясно, что во всех странах произойдут громадные перевороты, мне мнится конец многих монархий и триумф всемирнаго социализма, который должен взять верх, ибо всегда высказывался против войны".
Эти прогнозы, однако, носили предельно абстрактный характер: "По наблюдениям французского журналиста Анэ, каждый русский предсказывал революцию на следующий год, в сущности не веря своим предсказаниям. Эти общественные толки, поднимавшиеся до аристократических и придворных кругов, надо отнести в область простой разговорной словесности ... создавшей психологию ожидания чего-то фатально неизбежного через какой-то неопределенный промежуток времени" [189].
Говоря о роли партий, которые могли бы стать потенциальными организаторами народных выступлений, исследователь отмечает: "Даже всевидящий Ленин ... за два месяца до революции в одном из своих докладов в Цюрих сделал обмолвку: "Мы, старики, быть может, до грядущей революции не доживем".
С.Мельгунов демонстрирует раздробленность социал-демократических сил, более того - полное непонимание с их стороны происходящих процессов. "Характерно, - пишет он, - что близкие большевикам так называемые "междурайонцы" в особом листке, выпущенном 14 февраля, "признавали нецелесообразным общее революционное выступление пролетариата в момент не изжитого тяжелого внутреннего кризиса социалистических партий и в момент, когда не было основания рассчитывать "на активную поддержку армии"... И тот же петербургский междурайонный комитет с.-дем, в международный день работниц 23 февраля (женское "первое мая") выпускает листовку с призывом протестовать против войны и правительства, которое "начало войну и не может ее окончить" (23 февраля - по старому стилю; речь идет о 8 марта - ДЛ).
23 февраля! В Петрограде уже вовсю разворачиваются революционные события, которые междурайонцы в упор не замечают. В листовках старые требования, ни слова о восстании, высказанная ранее неверная оценка позиции армии...
26 февраля большевики еще колеблются. Представитель большевиков Юренев на встрече с Керенским категорически заявляет, что нет и не будет никакой революции, что движение в войсках сходит на нет, и надо готовиться к долгому периоду реакции. И после столкновений демонстрантов с полицией, после первых жертв в прокламации, изданной Междурайонным Комитетом 27 февраля, как отмечает Мельгунов, "рабочая масса призывалась к организаций "всеобщей политической стачки протеста" против "бессмысленного", "чудовищного" преступления, совершившегося накануне, когда "Царь свинцом накормил поднявшихся на борьбу голодных людей", и когда в "бессильной злобе сжимались наши кулаки", - здесь не было призыва к вооруженному восстанию" [190].
О том же говорит и Л.Троцкий: «Непревзойденная способность подслушать массу составляла великую силу Ленина. Но Ленина в Петрограде не было … центральный большевистский штаб, состоявший из Шляпникова, Залуцкого и Молотова, поражает беспомощностью и отсутствием инициативы» [191].
В этих условиях спешно сформированный Временный Комитет Госдумы был просто поставлен перед фактом - погибнуть или возглавить революцию. Возобладал здравый смысл и инстинкт самосохранения. А то, что в Комитете преобладали буржуазные элементы... таков был состав IV Государственной думы.
Так Февральская революция стала "буржуазной" - безо всяких к тому оснований. "Снизу" происходила именно социалистическая, народная революция под давно сформулированными лозунгами о равенстве, братстве, о мире, национализации земли и т.д. Буржуазные партии физически не могли удовлетворить этих требований. Фактически, революция в феврале не только не закончилась, но не была даже и приостановлена, в октябре большевики завершили ее логическое развитие, сделали то, к чему оказались не готовы в феврале - осознанно возглавили революционную массу, взяв власть в свои руки, потеснив Временное правительство, которое, в силу непреодолимых обстоятельств, оказалось у руля, не будучи к этому готово и не представляя себе программы дальнейших действий.
