– Пойдем, выпьем, отметим!
Мы пришли в ужас. Стали отговаривать отца Гавриила:
– Не надо, пожалуйста, лучше мы пойдем и будем пить, только его оставьте.
Но ничего не помогло. Все-таки отец Гавриил вывел из храма нового монаха, и целую ночь они просидели в его келье. Мы не знали, что и думать. А утром отец Даниил вышел светлый и радостный.
– Вы знаете, – сказал он, – теперь я понял, что монашество – это не когда ты делаешь то, что нужно и правильно, это когда ты умеешь отсекать свою волю. В теории я знал это и раньше, но опытно понял лишь этой ночью.
Отец Гавриил не разговаривал с теми, кто его не понимал. Даже среди нас была одна девочка, наотрез не принимавшая его. Он никогда и ничего ей не говорил. Некоторые считали его сумасшедшим.
А с моим отцом произошло что-то невероятное после встречи с отцом Гавриилом. Отец почти каждый день приезжал в монастырь и сидел печальный, словно на панихиде, как будто я умерла. Как-то говорят мне, что «твой отец пришел, он тебя зовет». «Ну, опять…» – думаю. Прихожу и вижу картину: стоит отец Гавриил, а мой отец перед ним на коленях. Потом они вместе поехали в ресторан, там отец Гавриил пел песни, пил, и мой отец просто полюбил его! После этого отец изменился, он смирился с моим выбором, так что и в этом нам помог отец Гавриил.
После пострига
Потом был постриг, его совершал Святейший. И это было своеобразным риском. Дело в том, что наши родители были настроены серьезно, они дошли до президента Звиада Гамсахурдия, он чуть ли не указ издал, запрещающий постригаться в монашество лицам, не достигшим сорока лет. То есть если не хочешь преодолевать демографический кризис и развивать экономику, получается, что ты не любишь свою страну. И поэтому Святейший предложил всем нам написать свидетельства, что мы принимаем постриг по собственной воле, в здравом рассудке.
Преподобный Гавриил (Ургебадзе)
После пострига мы пошли к архимандриту Виталию (Сидоренко)
[35] за благословением. Он открыл дверь – и поклонился нам в ноги! Мы просто не знали, куда деться. Отец Виталий пригласил нас в комнату, вся она была в иконах, горели свечи. И сам он был как свеча, светящийся и прозрачный. Он рассказал нам историю о том, как его избили в отделении милиции: «Меня били, но я не обижался». Я запомнила эту историю на всю жизнь, он рассказал ее, попрощался и проводил нас, видимо, давая понять, что Бог благословляет незлобивых и смиренных монахов.
Моей сестре было больно, моим подругам, всем было непонятно, зачем нужно уходить в монастырь. Тогда я не понимала их недоумения, сейчас понимаю. Тогда казалось: как люди могут этого не чувствовать? Для меня существовал только этот путь, другого не было. А сейчас мне очень жалко родителей тех молодых людей, которые избрали монашеский путь. По-человечески мне стали близки и понятны переживания родителей, а тогда я совсем этого не чувствовала. Я вижу, что была резка и непримирима, и в том ощущаю свою неправоту. Но в то же время понимаю, что по-другому, наверное, ничего бы не получилось.
Когда я стала верующей, я все время рассказывала родителям и сестре о христианской вере, стараясь их обратить, но ничего у меня не выходило. Когда я ушла в монастырь, постепенно все стало меняться. Сначала к вере пришла мама, со временем и отец мне сказал: «Ты победила…» – это значило, что он уверовал. Сейчас моя мама и сестра стали воцерковленными людьми. Отец, хоть и не так часто, бывает в церкви, но он всегда готов помочь монастырю, если мне приходится его просить, и он делает это не потому, что я прошу, а потому что так он может служить Церкви. И все это произошло с моей семьей как бы само собой.
И с мамой переворот случился очень интересно. Она приехала ко мне в монастырь накануне Богоявления – праздника, который я особенно любила. А у нас серьезно заболела одна монахиня, и я находилась с ней в онкологической больнице. И до того мне хотелось на службу, что я сказала больной:
– Тебе же не очень плохо? Давай я схожу на службу и вернусь.
Мцхета. Монастырь Самтавро
Конечно, она меня отпустила, и я поехала в монастырь, чтобы успеть к литургии. И только по дороге осмыслила, что у меня же послушание быть со страдающей сестрой в больнице. Куда же я еду? И возвратилась. Больная монахиня была очень рада. А когда я вернулась в монастырь, мне сказали, что мама моя исповедовалась и причастилась. Это было настоящим чудом, словно Господь сказал: «Ты делай свое дело, а остальное сделаю Я».
Детство возрождающейся Церкви
Настоящим счастьем для меня стал первый «Паломнический путь святой Нины» – большой миссионерский крестный ход. Я всегда очень любила походы и отдых на природе. И конечно, придя в монастырь, немного сожалела о том, что теперь все это останется в прошлом. Но получилось иначе – так, как написано в Евангелии: когда оставляешь что-то во имя Христово, тебе дается гораздо больше. Вот и я очутилась в настоящем походе, в таких красивых местах, каких в жизни не видела. И новые знакомства были, и палатки, и приключения. Я тогда осознала, что любящий Господь дает нам духовную, небесную пищу, и это вовсе не значит, что она дается взамен обычным человеческим радостям, нет. Просто многие человеческие радости через нее одухотворяются, становятся чистыми и возвышенными.
Везде люди нас встречали, накрывали столы! Даже сложности не ощущались. Помню, мы сбились с маршрута и шли тринадцать километров по грязи, в которой по щиколотку утопали ноги
[36].
