– Видите, какая земля мягкая? Словно облака! – шутил отец Давид.
– Это не облака, а грязь! А мы хотим есть! – отвечали мы.
– Нет, это земля как облака, а мы кушать совсем не хотим, а хотим идти, – подбадривал он нас.
И уже глубокой ночью мы вдруг увидели мальчиков с факелами. Они нас сами искали, потому что в поселке, куда мы никак не могли попасть, нас давно ждали. Эти мальчики при свете факелов привели нас в поселок, пришлось переходить Куру
[37] вброд, так что на место пришли не только обессиленные, но и мокрые.
И с какой же радостью нас встретили! Несмотря на ночное время, вышли все, и даже женщины с детьми на руках. И как же нас вдохновляла радость этих людей! Я потом сама чувствовала эту радость, когда в своем монастыре встречала крестный ход святой Нины: было ощущение, что сама святая Нина пришла ко мне.
Когда мы, завершив первый крестный ход, вернулись в Мцхета, Святейший со слезами радости на глазах обнимал каждого из нас. Все это было как возвращение детства, наверное, это и было детством нашей возрожденной Церкви, и оно для меня было поистине счастливым.
Мцхета. Арагви и Кура, слияние рек.
Монастырь Джвари
.
Прежде молодых людей совсем не интересовала Церковь. Но все изменилось с приходом Святейшего Патриарха Илии, и прежде всего – через его молитвы. Он часто молился вместе с нами, сначала я даже этому удивлялась. Удивляло и другое: мы совсем ничего не знали, а он общался с нами, как с равными. Он вообще ведет себя так с каждым человеком, словно говорит: «Я верю в тебя без малейшего сомнения, верю не потому, что ты особенный, а потому, что ты прекраснейший образ Божий, Его подобие!» И поэтому, находясь рядом со Святейшим, ты начинаешь желать стать лучше, чтобы оправдать его веру в тебя, увидеть в себе тот Божественный Образ, который видит он совершенно естественно.
Вначале все мы стремились быть большими аскетами. Помню, отец Давид благословил нас в первую и вторую неделю Великого поста не вкушать ничего вареного, тушеного или жареного, в общем – строгое сухоядение, и то два раза в день, без каких-либо перекусов между трапезами. И когда закончилась первая неделя, мы встретились со Святейшим в Патриархии, и он, наверное, сразу заметив нашу бледность, спросил:
– Как вы поститесь?
Отец Давид с гордостью рассказал ему о нашей аскезе.
– Принесите пирожки и чего-нибудь еще! – сразу же попросил Патриарх служительниц из Патриархии.
Принесли разные яства. Святейший посадил нас за стол, накормил.
– Не нужно изнурять себя, – сказал он, – вы, главное, старайтесь друг друга не кушать, а поститься нужно нормально, как все
[38].
Потом стало трудно. Всем становится трудно, когда приходит осознание, что греховные наклонности остаются внутри, как глубоко они в тебе укоренены и как сложно с ними бороться.
Но, конечно, монаху жить с этим значительно проще, потому что я знаю: если страсти во мне оживают или происходят падения – это моя вина, моя и никого другого. В семье труднее в этом честно себе признаться, потому что ответственность и вину всегда можно списать на супруга. И действительно, муж и жена связаны, как одно целое предстоят перед Богом, и нелегко понять, кто из двоих в большей степени виновен, если что-то идет не так; кто в силах исправить ошибку, и в силах ли вообще кто-то из них ее исправить. А монах наедине с Господом, ему не на кого свалить ответственность, поэтому и проще исправлять ошибки. Если при всех своих немощах он честен перед Богом, Бог никогда его не оставит.
Две воины
Я провела еще год в Самтавро, и нас с матушкой Феодорой и матушкой Елизаветой перевели в другой монастырь, в село Марткопи
[39].
Началась абхазская война. В то время матушка Елизавета была уже в другом монастыре, в горах, в очень тяжелых условиях. Мы с матушкой Феодорой поехали в Абхазию, и туда пришло письмо от матушки Елизаветы, которая была назначена настоятельницей в монастыре Фока на озере Паравани
[40] – это место, где, впервые ступив на землю Грузии, молилась святая Нина.
Когда я читала это письмо владыке Даниилу, он плакал, потому что и там, вокруг монастыря, происходила настоящая война. Матушке было очень трудно: там местные (а подавляющее большинство местных – это армяне) не хотели у себя никакого монастыря. Они вели себя крайне агрессивно, несколько раз избивали монахинь. Я позднее ездила к Елизавете, тогда у храма не было крыши и частично – стены, и когда мы молились внутри, местные дети с улицы бросали в нас камнями. Я не могу представить, как матушка и несколько сестер смогли выжить в таких условиях, не было ни мобильных телефонов, ни внедорожников. К тому же все силы уходили на войну в Абхазии, а матушка осталась совершенно одна, и о ней будто бы все позабыли. Она писала: «Совсем одна по-человечески, но такой счастливой, как сейчас, я никогда раньше не была, потому что чувствую, что рядом со мною Господь».
Я вспоминаю, что, когда Святейший назначил матушку Елизавету в Фока, все мы были озадачены, потому что думали: так мог поступить или тот, кому вообще все безразлично, или тот, кто видит в человеке глубочайший потенциал сделать невозможное и имеет глубочайшую веру и надежду на Бога, что Он ни за что не оставит этого человека.
