Все, наверное, призваны через это пройти. Приходит понимание, что в старой схеме, которую ты считал единственно возможной, сделать ничего уже нельзя, но и принять новое ты еще не готов. Но это новое обязательно придет само. Просто не следует терять мужества, потому что подобное происходило с людьми и раньше. Возникает как будто стена, ты ничего не можешь сделать, твоих сил и представлений уже не хватает, чтобы преодолеть ее. Тогда нужно осознать это и смириться, чтобы Господь Сам перенес тебя и ввел в то новое, что ожидает тебя за этой стеной.
«Русские и грузинские святые надеются на то, что мы образумимся»
Серафим (Джоджуа),
митрополит Боржомский и Бакурианский
Одно из главных моих грузинских откровений-это естественная христианская простота. Не только священники, но и епископы здесь вполне открыты и доступны. Например, зайдя в кафе, можно увидеть священнослужителя или монаха в компании друзей или родственников. И надо отметить, это никого не удивляет. Вообще, «люди в черном» встречаются здесь достаточно часто. Пастырь в Грузии-это безусловный духовный авторитет, не имеющий потребности отделять себя от паствы искусственным пиететом. Те из них, с которыми довелось пообщаться, все как один были людьми открытыми, но митрополит Серафим оказался в общении не просто открытым, – в нем светилось нечто патериковое, но при этом веселое и детское.
Отец
Я родился и вырос в Сухуми. В 1905 году мой дед женился и поселился в этом замечательном городе, и дом его до сих пор стоит там. Мои родители были типичными представителями советской интеллигенции: отец – геолог, а мать – провизор. Детство мое неразрывно связано с морем, необыкновенно красивой тропической природой Абхазии и с ощущением радости. Детство и отрочество вспоминаются мной как райская жизнь.
Я хочу рассказать о своем отце Илье Андреевиче Джоджуа. Родился он в 1917 году в Сухуми, городе, который безмерно любил. Говорили, что он родился в рубашке – это действительно так: Господь его спасал в таких опасных ситуациях! Отец добровольцем ушел на фронт в 1941 году, в 1942 году закончил Военную академию химической защиты имени Ворошилова. Воевал отец на Северо-Кавказском фронте. В боях за освобождение Харькова был тяжело ранен. Его полностью засыпало землей, была видна только одна рука! Молодая русская санитарка ползла под артобстрелом и увидела, что рука пошевелилась. Она схватила отца за руку и вытащила. Лечился отец в военном госпитале города Изюма, а потом – опять на фронт. В поезде у него под подушкой был табельный пистолет, и его украли. За это отца сняли с поезда, арестовали, а поезд ушел на фронт. Дело старшего лейтенанта Джоджуа передали Особому отделу НКВД. Подполковник, начальник Особого отдела, армянин из Еревана, прочитав документы, узнав, что он из Сухуми, улыбнулся и замял дело (так рассказывал отец). На следующем поезде его отправили на фронт, а по дороге отец узнал, что первый поезд разбомбили немцы, никто не остался в живых. Опять Бог его спас.
Вернулся он в 1945 году. Был геологом-поисковиком. Рассказывал о том, что как-то шли высоко в горах, в связке. Впереди пожилой абхазец-проводник. Вдруг веревка отца порвалась, и он камнем полетел в пропасть! Абхазец успел наступить на самый конец веревки, так и поднял его из пропасти. В 1960-е годы работал мой отец во Вьетнаме, главным геологом-консультантом от Советского Союза. Кстати, три года искали в джунглях не только уголь, но и уран. Урана не нашли, но орден Хо Ши Мина отцу дали. Во Вьетнаме он попал под американскую бомбардировку. Он американцев недолюбливал и назло не убегал в землянку от американских бомб. Как говорил отец, не к лицу фронтовику-победителю от них бегать, – упрямый был. Еще он был в командировке в Китае, уважал эту страну и ее культуру. Помню, он рассказывал про случай в Пекине. Скончался кто-то из советских, может, и геолог. Отец стал свидетелем такой сцены в аэропорту: пришел китайский офицер, маленького роста, с очень строгим лицом, и приказал своим солдатам поместить в холодильник тело покойного, чтобы отправить в Москву. Через час этот начальник вернулся и, увидев, что солдаты ничего не сделали, на месте расстрелял четверых подчиненных! Ужас!
Недавно я был в Москве, в Подольске, в военном архиве, где искал фронтовые документы отца. С помощью друзей нашел личное дело лейтенанта Ильи Джоджуа, номер 12, где была его рукой написана автобиография и подпись под присягой. Дата – 7 декабря 1941 года. Мне пятьдесят лет, у меня седина, и передо мной он – двадцатичетырехлетний, в военной гимнастерке… Очень я волновался, как будто встречался с моим молодым отцом.
Отец был крещеный, причащался в детстве, а в Бога, к сожалению, не верил, а верил в честность, как он говорил. Но богохульником он никогда не был. Сейчас многие люди, считающие себя православными, следуя массовым тенденциям в информационном поле, считают себя вправе осуждать Церковь. А отец мой был коммунистом, в прямом смысле носившим партийный билет под сердцем; он приходил с работы, вытаскивал его из левого кармана и аккуратно укладывал на стол. Будучи партийным духом и мыслями, отец никогда не давал себе права осуждать Церковь. А это были шестидесятые годы, мощнейшая антицерковная кампания! Отец не принял в ней ни малейшего участия, он сторонился любых насмешек над верой, совсем не имел атеистической агрессии. Он не мешал моей матери молиться и прививать нам, детям, любовь к Богу. И я чту память отца и благодарен ему за то, что он не препятствовал формированию чувства веры в моем сознании.
Духовная интуиция детства
С малых лет я никогда не ложился спать, не перекрестившись. Это было правилом, которому меня научила мать, Ангелина Маргвелашвили. А когда мы с сестрой ссорились, мама останавливала нас, говоря: «Ваши ангелы все видят, они сейчас рядом». Еще она дала нам заповедь: «Дети, никогда не осуждайте Церковь и священников, ибо Бог может вас наказать, и мама умрет». Вы знаете, в народном сознании грузин почему-то раньше ярко была выражена такая связь: «Не делай зла, а то мама умрет». И когда кто-либо из моих друзей начинал говорить что-нибудь нехорошее про Церковь, я не поддерживал этот разговор и уходил.
Когда мне было двенадцать лет, мама принесла домой книгу. Усадила меня и сказала: «Вот, сынок, это книга о Боге, о Христе. Она называется Евангелие». Это была книга Лео Таксиля
[41]«Забавное евангелие» на русском языке. «Знай, сынок, – сказала мама, – вначале все верно про Христа пишется, а вот отсюда уже не читай, здесь, сынок, пишут плохое про Бога. Даже взглядом не прикасайся к этому». Мне особенно запомнились слова – «даже взглядом».
Мама иногда брала меня в церковь, несколько раз я причащался. Часто бывало, когда мы куда-нибудь шли, мама говорила мне: «Зайдем в церковь, выйдем быстро и сядем на автобус, чтобы не увидели мои сослуживцы».
