– Что они делают до сих пор? Зачем так литургию затягивают? Все им чего-нибудь не хватает, концерты вместо службы устраивают!
А когда колокольный звон раздавался прежде окончания нашей литургии, батюшка начинал горячо возмущаться:
– Ну куда они так спешат?! Что, молиться им в тягость? Только и думают, как бы в трапезной поскорей очутиться!
Весело было с нашим молодым настоятелем: что бы ни случилось, мы всегда оказывались правыми.
Мало-помалу становились мы с моим молодым духовником православными ригористами. Неофит – всегда ригорист. Это нормально, я тоже был таким, этого не стоит стесняться, просто нужно уметь спокойно взрослеть и благодарить Бога за тот путь, которым Он вел тебя.
Это было забавное время, для примера расскажу одну историю.
Появилась возможность вместе с друзьями отдохнуть в Айя-Напе
[49] на Кипре, жена буквально вынуждала меня согласиться.
– Я православный! – оборонялся я. – Как можно человеку на пляже раздеться?!
Но жена вместе с друзьями все-таки меня уговорили, да и духовник тоже сказал: «Поезжай…»
Я сдался. Приехали. Айя-Напа – молодежный город, «сущий ад»: повсюду бары, дискотеки, полуобнаженные тела. И только маленький монастырь, но и вокруг него отовсюду день и ночь гремит музыка. В монастыре всего один священник в черной рясе и с большой бородой, я с такой же бородой и тоже в черной одежде. И во всем городе нас таких двое. Все со мной почтительно здороваться стали, как с духовным лицом, даже сам этот кипрский священник. На пляж я не ходил – это место для падших, а я ведь подвижником стать собирался. Сидел и весь день кресты вырезал из самшита. Как-то подошел ко мне один русский отдыхающий и спросил:
– Что, брат, панкуешь?
– Нет, – говорю, – я ортодокс.
Но Бог утешает нас, несмотря на всю нашу наивность и заносчивость. Помню, именно тогда произошло настоящее чудо – появилась возможность на один день съездить в Иерусалим. Я словно на седьмое небо тогда взошел, оказавшись на Святой Земле!
В то время, в конце 1980-х, к нашему приходу прибился бездомный «старец», известный персонаж в церковных кругах Тбилиси. Он был из бывших баптистов, знал наизусть Писание, внешне жил, словно блаженный. Позже стало ясно, что он шизофреник: лжестарец стал утверждать, что через него Богородица волю свою возвещает, стал прятать свои состриженные ногти или упавшие с бороды волосы, заявляя, что на него кто-то постоянно пытается навести порчу. А прежде мы смотрели на него с благоговением… Причем в Патриархии его раскусили давно и выпроводили, поэтому наряду с другими поучениями «старец» вещал об отступлении Святейшего и других епископов и священников от чистоты Православия. Помню, в Петровский пост он стал проповедовать, что настоящий пост – это полный отказ от пищи. И мы начали голодовки. Тот пост был длинным – тридцать два дня я ничего не ел! Слава Богу, выдержал, а некоторые наши головой повредились.
Позже Патриарх отправил моего духовника в Ахалцихе
[50]. Святейший знал, что он – простой и искренний человек, но под влиянием лжестарца и его окружения он увлекался осуждением и Патриарха, и всей Грузинской Церкви.
А чтобы вы представляли мягкость и открытость Патриарха, его заинтересованность в каждом человеке, приведу две истории. Патриарх в то время был абсолютно доступен, сейчас, конечно, попасть к нему сложнее. А тогда даже комичные ситуации случались. Один водитель такси рассказывал, как он поспорил с армянином о том, кто первым христианство принял – Грузия или Армения. Поспорили, разбили – проигравший должен был накрыть стол. А было уже около двенадцати ночи.
– Поедем, – говорит армянин, – к Патриарху, у него спросим!
Тбилиси. Исторический район Метехи
Подошли к резиденции возле Сиони, к балкончику патриарших покоев.
– Илья, Илья! – стали звать они Святейшего.
Он вышел на балкон.
– Прости, вопрос один хотим задать: скажи – Армения или Грузия первее христианство приняла?
– Армения, – спокойно ответил Патриарх.
– Спасибо, дорогой, – радостно закричал армянин, – прости за беспокойство, спи!
– Вот, я же говорил! – восторженно обратился он к своему оппоненту. – Давай, накрывай стол, ты проиграл!
Мой духовник был одно время секретарем Патриарха, он рассказывал, как одна женщина пришла к Патриарху и говорит:
– У меня дочка – умница настоящая…
– Ну, это хорошо, – отвечает Святейший.
– Она влюблена в хорошего молодого человека, он врач.
– Прекрасно, хорошо бы им венчаться.
– Нет, – отвечает женщина, – он с ней пока не знаком…
– Ну а что я могу сделать? – удивляется Патриарх.
– Ты, – говорит, – позвони, пожалуйста, этому парню, пригласи его, поговори и благослови жениться на моей дочери.
Чего только не бывало.
Так вот, вместе с моим духовником я поехал в Ахалцихе. Но он и там продолжал гнуть свою линию, проповедуя «сектантское православие». Дошло до того, что правящий епископ Сергий
[51]запретил ему исповедовать, но он не принял запрет и продолжал исповедовать. И здесь для меня предел наступил.
«Не Богородица вам говорит, – думаю, – а черти. Это ведь даже не просто человеческое воображение ведет вас против Церкви, все это гораздо серьезнее».
– Если бы ты был прав, отец, – сказал я ему, – не стал бы нарушать епископский запрет, не бесчинствовал бы, а смиренно принял благословение, как великий Максим Исповедник. Это и есть христианская духовность. А я перехожу к епископу.
Ахалцихе и Абастумани
И остался я у епископа Сергия, в Ахалцихе, расписал кафедральный собор. В этом же соборе в 1994 году меня рукоположили в дьяконы, а в 1995 году в Боржоми возвели в священники.
А потом владыка предложил мне выбрать место, чтобы создавать общину. Вблизи Ахалцихе есть курортный поселок Абастумани с прекраснейшей природой и целебным воздухом, туда с давних времен приезжали на профилактику больные туберкулезом. До революции там жил цесаревич Георгий Александрович Романов, брат Николая II. Он болел туберкулезом.
