Все пять братьев Карбелашвили и Филимон Коридзе три года назад были причислены к лику святых, так что все они покровители нашего Михайловского храма.
Я всегда хотел, чтобы у нас на приходе была общая деятельность. Я собрал своих друзей, сказал, что мы начинаем раздачу обедов неимущим, и попросил их помощи. Все с радостью согласились принять финансовое участие. Матушка Нисима заведует раздачей еды, каждый день мы принимаем двести человек; выдаем горячую пищу. Раздавать обеды поочередно приходят двое из наших прихожан, это очень хорошая христианская практика. Многие люди, давно ходившие в Церковь, будто бы заново для себя христианство открывают:
– Где мы были? Как мы не смотрели и не видели, что эти люди так страдают…
А все, кто приходят за обедами, – народ сильно пострадавший и изломанный. С ними обращаться по-христиански очень трудно, они тебя еще и осудят, и что-нибудь скверное скажут, а ты должен это принять как Божий дар, со смирением.
Я сторонник частого причащения, за каждой литургией. Но думаю, тем людям, которые не глубоко воспринимают Евхаристию и не живут активной церковной жизнью, хорошо причащаться хотя бы раз в месяц. Ведь не может быть внешней меры, регулирующей частоту причащения, единственный критерий – это жажда, живая потребность приобщиться Христу. Если такого желания нет, лучше и не причащаться, а если же такая потребность есть, надо причаститься, несмотря ни на что. Если есть сокрушение о грехах и желание освобождения, даже тяжкий грех не может быть преградой к причастию. Если же человек пребывает в нераскаянности, то и самые незначительные прегрешения закрывают для него дар соединения с Богом. Для каждого священника важно найти возможность причастить человека, а не усложнить его путь к Христу, ведь и Сам Христос только этого и ищет – как бы спасти нас, не наказать или в ад послать, а именно спасти.
Я чувствую: Царство Небесное – это тогда, когда все мы вместе. Если кого-то из близких не хватает, нет и полноты этого Царства. В основанном на реальных событиях фильме Шона Пенна по одноименной книге Джона Кракауэра «В диких условиях» главный герой, хиппи, стремится сложными путями к наслаждению одиночеством. Наслаждения не получается, он умирает, фильм заканчивается словами: «Счастье существует лишь тогда, когда есть с кем его разделить».
«Драматическая история с легкостью юмора и красотой поэзии»
Леван Когуашвили, режиссер и сценарист, и его жена Елисо Сулакаури, архитектор
Помню свое ясное детское впечатление от эпизода с виноградом из фильма Резо Чхеидзе «Отец солдата»-этот эпизод, уже тогда показавшийся мне невероятно красивым по форме, стал для меня важным и по содержанию – как убедительное послание о созидании жизни. Значительно позже, разменяв четвертый десяток, всматриваясь в образ героя картины Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд», я словно взглянул в зеркало, и неясно, что почувствовал: то ли желание оплакать себя, то ли-над собой посмеяться. Наверное, подобное ощущение по сути своей прекрасно, ведь там, где есть улыбка, всегда есть и надежда. Так, вероятно, и в обществе: серьезные проблемы, казалось бы, обозначенные и вполне изученные, по-прежнему остаются серьезными и, как кажется, неразрешимыми как раз в силу того, что о них редко говорят так, чтобы захотелось заплакать и засмеяться.
Проблема «потерянного поколения», или людей, «рожденных в СССР», попавших в водоворот перемен, последствия которых мешают творческому созиданию как собственной, так и общественной жизни, – одна из ключевых тем творчества выдающегося современного грузинского режиссера Левана Когуашвили. Его фильм «Дни улиц» режет скальпелем до глубины души, вскрывая старый нарыв. А последняя картина Левана «Слепые свидания» действует словно мазь, наложенная на прежде сделанный надрез. Слезы и улыбка… Работы Левана снискали признание и награды в разных странах мира. Примечательна формулировка главного приза «Золотое оливковое дерево» на фестивале европейского кино в итальянском городе Лечче: «За способность рассказать сложную драматическую историю с легкостью юмора и красотой поэзии».
Слезы и улыбка – путь к исцелению и созиданию.
Встреча наша состоялась вовсе не в Грузии, мы беседовали за чашкой кофе в самом центре Москвы– Леван представлял «Слепые свидания» на Московском международном кинофестивале. Вместе с ним приехала его супруга Елисо, по профессии она архитектор, и вообще– умница и красавица. В рассказе о своих жизнях, точнее сказать-о жизни одной на двоих, Леван и Елисо раскрыли важную тему, имеющую прямое отношение к преодолению последствий любых общественных потрясений – это житейское богословие любви к своей профессии, ясное богословие творчества.
Леван: из тупика – в церковь
В советское время в каждой грузинской семье существовало на очень простом уровне уважение ко всему священному и представление о том, что Бог существует, но понятие о жизни в Церкви, конечно, очень мало кто имел. Такое положение вещей было и в моей семье: время от времени заходили в церковь, ставили там свечи, но богослужений никто из родни не посещал. Представления об исповеди я не имел никакого, о причастии – тем более. Правда, я знал, что в Церкви совершаются пасхальные службы, и побывать на них считается делом важным. Но при коммунистах на Пасху всегда показывали интересные зарубежные фильмы, могли три-четыре картины в программу поставить, да такие, о которых только все и мечтали; это делалось специально, чтобы притока в храмы не происходило. И конечно, мне, как большинству детей, хотелось смотреть интересные фильмы. Но помню, пару раз я все-таки на пасхальной службе побывал. Сохранялись внешние остатки тысячелетних православных традиций: чтили девятый и сороковой день по смерти человека, красили яйца на Пасху и соблюдали некоторые другие обычаи.
Бабушка моя с материнской стороны родом из Аджарии (это край, в котором много грузинских мусульман), она крестилась, когда ей было семьдесят восемь лет. И у нее произошел такой мощный духовный порыв, что она сразу же захотела стать монахиней. Она учила меня разным молитвам, и, помню, ночью, если не мог заснуть, я повторял эти бабушкины молитвы. Собственно, это все, что внешне связывало меня с христианством. Но было у меня и собственное, внутреннее религиозное чувство, словесно его непросто выразить. Можно сказать, что это безусловное интуитивное знание о существовании Кого-то великого, благоговение перед тем, что выше моего понимания, перед Тем, Кого разум мой никогда не охватит. Но чувство это не связывалось в моем опыте с Православием. Уже позже, будучи в Европе, я мог зайти в католический храм, посидеть в тишине, зажечь свечу. Это было потребностью – выразить свое чувство Тому, Кто намного выше меня, Кого я ощущал в своей жизни.
