Я жил в Америке, у меня много друзей в разных странах, и они помогли мне понять одну простую вещь: все люди настолько сильно похожи друг на друга, у всех нас одно общее начало, и ни религия, ни национальность, ни культура не закрывают собой эту общность. Близкого человека можно встретить и в Аргентине, и в Японии. Поэтому и достучаться до человеческих сердец можно в любой точке земного шара. Нельзя лишь терять своей самобытности, потому что ее не заменит никакая другая культура. Мир тем и интересен, что, при внутренней общности всех людей, внешне он многообразен и многополярен.
Елисо: архитектура и любовь к ближнему
Я убеждена, что вера не может быть оторвана от жизни и профессии, особенно если профессия творческая, подразумевающая создание того, чего до тебя не существовало. В архитектуре нельзя что-либо создавать, не думая с любовью о людях. Например, проектируя дом, необходимо любить тех, кто станет в нем жить, кто будет, проходя по улице, смотреть на его фасад в окружающем пейзаже. Вообще-то вокруг нас слишком много проектов, в которых не видится ничего, кроме гордого желания обратить на себя внимание, будто бы архитектор пытался написать самому себе икону. И конечно, люди, которым приходится жить в таких домах, гулять по таким улицам, едва ли занимают место в сердцах творцов, увлеченных собой. Подлинный художник должен суметь умалиться в желании сделать что-то прекрасное для людей. Утверждаться в ущерб ближним – бесчеловечно.
Мне кажется, проектируя, нужно тяготеть к старому размеренному стилю и образу жизни, чтобы люди, уставшие от перенапряжения, имели возможность дома погрузиться в атмосферу спокойствия. В старых домах Тбилиси всегда имелись уютные дворики, и это располагало к общению, к более теплым и близким отношениям между соседями, а это и есть подлинные человеческие отношения. И когда развернулись гигантские стройки районов, наполненных безликими серыми коробками, что-то важное в человеческих отношениях постепенно стало исчезать. Каждая семья или даже отдельный человек оказывались запертыми в своих коробочках, психология людей менялась. К тому же, мне кажется, человек не может жить комфортно, находясь слишком высоко от земли. Но строительство связано с большими деньгами. Все заинтересованные и обладающие возможностями хотят зарабатывать деньги, о людях думают в последнюю очередь. И это очень большая проблема.
Сейчас я разрабатываю интересный проект в области публичного пространства. В центре Тбилиси есть запущенные районы, хотелось бы что-нибудь в них изменить: создать парковые и прогулочные пространства, чтобы было удобно гулять с детьми, встречаться на улицах, отдыхать в сквериках и наслаждаться красивыми видами.
Мне очень интересно спроектировать храм, чтобы грузинская архитектурная традиция, с присущей ей духовностью и изящной лаконичностью, сочеталась в нем с современным выражением, чтобы функционал отвечал необходимым потребностям людей, чтобы находиться внутри было комфортно. Это очень интересная задача, и я уже приступила к ней. Вообще-то это наша с папой мечта – я спроектирую храм, а он его распишет.
Мой папа работает в древней технике, которая называется энкаустика. Разогретые краски наносятся на горячий воск, пока он еще не успевает застыть, иконописец быстро делает мазки. Энкаустика известна уже несколько тысяч лет, она существовала еще до появления христианской иконописи. Если помните известные погребальные фаюмские портреты
[60], они выполнены именно в этой технике. А самый известный образ, написанный энкаустикой, – это Синайский образ Христа
[61]. Энкаустические фрески и иконы имеют особенно яркие краски, они долговечны, а при свечном освещении лики буквально оживают.
Леван: мегавызовы эпохи
Когда я только вошел в Церковь и начал переоценку своей жизни, я понял, что шкала моих ценностей сильно меняется. Вначале даже думал, что, наверное, кино больше смотреть не буду, потому что оно на меня действует духовно разрушительно, стал многого сторониться. Потом, когда немножко успокоился, понял, что не стоит закрываться от мира – открытость, по-моему, только обогащает наш жизненный опыт, но обогащает тогда, когда все, что приносит нам мир, мы воспринимаем через свой внутренний фильтр.
Мой духовный отец митрополит Иоанн как-то сказал, что мы, люди, всегда будем совершать ошибки, уходить в сторону от правильного пути, но главное – помнить, к чему надо возвращаться, иметь стержень, который поможет снова встать на ноги. Этим фильтром и стержнем как раз и является для меня Православие и наша Церковь.
И я не разделяю секулярный подход, который говорит, что религия заканчивается в церкви, что ей не место в светской жизни. Наша вера ведь «за всех и за вся», как же она может ограничиваться зданием церкви и не касаться моей каждодневной жизни, не определять моего отношения к людям, к работе, моей любви к своей стране, моей гражданской позиции?
Вера – самое глубокое и всеобъемлющее понятие. Это основа, а все остальное вытекает из нее.
Каждая эпоха рождает свои вызовы. Как говорит Святейший, сегодняшние вызовы – это мегавызовы. Ну что же? Значит, нам и вырабатывать на них ответ. И это нормально, нам посчастливилось жить в особое время. Страшно, но вместе с тем и радостно.
Улыбка любви
Исайя (Чантурия),
митрополит Никозский и Цхинвальский, бывший художник-аниматор, основатель Школы искусств и Международного фестиваля анимационных фильмов «Никози»
Ехали долго. Проезжали Ахалцихе и Боржоми, заправляли машину, останавливались в простенькой с виду, но знатной своей кухней дорожной закусочной. Наверное, я утомил привыкшего к Грузии Кирилла, каждый раз прося его притормозить при виде очередной горной реки, уютного плато, ущелья или развалин старой крепости, художественно вписанной в скалистые рельефы. Вот и Гори, мы почти уже на месте, с трассы просматривается городок маленьких одинаковых домиков-здесь живут беженцы, покинувшие Цхинвали и его окрестности в 2008 году. А всего пять лет назад здесь стояли российские танки. Поворачиваем в поселок Никози. На подъезде кордон, проверка документов, вооруженные люди в камуфляже. Все кругом напоминает о войне, ее гнетущий дух еще вполне осязаем. Митрополит Исайя встретил нас во дворе средневековой митрополичьей резиденции, на нем была потертая жилетка и простенький подрясник. Никаких протоколов и согласований интервью, никаких келейников и секретарей. Ну а дальше было слишком много впечатлений: вид с балкона на Цхинвали, отрезанный от Грузии, долгая беседа, душистый чай, домашнее вино, рассказ об анимационном фестивале и школе искусств в Никози, картина на стене, подаренная Юрием Норштейном – «архиерею, другу и коллеге». Рассказывая о своей жизни, митрополит, не привыкший к праздности, делал набросок портрета Кирилла. Вышло, по-моему, удачно.
