2 ноября 1911 г. Нератов решил, что настало время получить от французского и английского правительств письменные формулировки об их отношении к предоставлению России свободы плавания через Проливы. Временно управляющий Министерством иностранных дел писал российским послам в европейских столицах, «что наряду с поддержкой при переговорах с Турцией, каковые по местным условиям могут затянуться или быть отсроченными, мы желали бы воспользоваться нынешними политическими обстоятельствами, чтобы получить от названных держав формулировку их отношения непосредственно к нашим домогательствам в вопросе о проливах»
[377]. В тот же день Нератов поручил Н. Д. Остен-Сакену в Берлине и H. Н. Гирсу в Вене выяснить отношение Германии и Австро-Венгрии к вопросу о Проливах.
Российская дипломатия заблуждалась, веря в лояльное отношение Англии к предпринимаемым Чарыковым переговорам. Британское правительство не желало преждевременно раскрыть свое отношение к планам Петербурга на Ближнем Востоке. Открытое выступление против российских интересов могло отрицательно сказаться на Антанте, которая была очень важна для Англии в грядущем конфликте с Германией. К тому же британская дипломатия рассчитывала на то, что Германия и Австро-Венгрия будут активно возражать против открытия Проливов
[378]. Английская дипломатия также прекрасно понимала, что против русских предложений выступят все партии в Турции
[379], и поэтому надеялась, что в Константинополе будут таскать каштаны из огня для Англии, отклонив русские предложения.
После того как Англия отказала Турции в поддержке, Саид-паша решил, создавая проволочки, задержать отрицательный ответ на русские предложения. Этим он на время стремился устранить опасность ухудшения русско-турецких отношений, а также сохранить возможность прибегнуть к помощи России в случае бомбардировки Италией Проливов. 5 ноября, когда истек двухнедельный срок, испрошенный Саид-пашой для обдумывания русского предложения, он попросил у Чарыкова предоставить ему отсрочку, сославшись на обсуждение предложений российского посла с важными лицами.
Однако вскоре британской дипломатии пришлось открыто изложить свое отношение к русским предложениям, которое было далеко не в пользу России. Российская дипломатия, отдавая себе отчет в невозможности «урегулировать» вопрос о Проливах без согласия других держав и в особенности Англии и Франции, решила добиться от союзниц письменной формулировки об их отношении к проблеме открытия Проливов для русских военных кораблей
[380]. На инициативу Нератова получить от британского кабинета в письменной форме заявление о Проливах Бенкендорф писал: «Я попытаюсь. Но я не уверен в успехе. Надо предвидеть возражения против нашей формулы». Бенкендорф уже понял, что Лондон не только не поддерживает идею русско-турецкого сближения, но и противится ее осуществлению.
22 октября (4 ноября), в день подписания франко-германской конвенции о Марокко и Конго, Извольский решил в российских интересах использовать этот психологический момент: «Ввиду подписания франко-германского соглашения мне показалось необходимым тотчас же и до официального принятия его нами закрепить результаты моих разговоров с де Сельвом относительно проливов и о Северном Китае. Я предпочел такой быстрый образ действия более формальным переговорам, особенно чтобы не подать де Сельву повода обсуждать наши требования с Англией и, может быть, с другими державами»
[381].
Де Сельв настороженно отнесся к этому письму. Он запросил Петербург, направил ли Извольский письмо по своей собственной инициативе или следуя инструкциям Нератова, он запросил также мнение послов Франции в Лондоне и Константинополе. Де Сельв предложил обсудить с Англией вопрос о русских гарантиях статус-кво в Проливах и прилегающих территориях, тем более что эта проблема не рассматривалась между Извольским и Греем в 1908 г.
Таким образом, Франция ориентировалась на политику Англии, но предпочитала оттягивать как можно дольше с официальным ответом, а на словах выражала готовность поддержать российский проект о Проливах.
Россия почти не надеялась получить от Германии положительный ответ. Посол России в Германии Остен-Сакен писал Нератову 28 октября (10 ноября): «При разрешении таких важных политических задач, каким является вопрос о проливах, мы неминуемо будем иметь Германию на стороне наших противников». Посол отмечал, что «всякий обмен мыслей с берлинским кабинетом по сему вопросу невозможен, так как он исключительно послужил бы оружием в его руках против нас»
[382].
5 (18) ноября Остен-Сакен в беседе с Кидерленом поднял вопрос об отношении Германии к переговорам Чарыкова в Константинополе. Кидерлен заявил ему, что «Германия нисколько не заинтересована в том, чтобы вставлять палки в колеса при переговорах России с Турцией относительно прохода судов через Проливы и что, если Турция согласится на это, у Германии не будет никаких возражений»
[383].
10 (23) ноября Остен-Сакен прислал Нератову телеграмму, в которой говорилось: «Берлинский кабинет никоим образом не возражает против ваших соглашений с Турцией по вопросу об открытии Проливов»
[384]. Остен-Сакена удивила предупредительность и лояльность Кидерлена к интересам России в проливах. Он также высказал Нератову подозрение, не рассчитывает ли Германия на отказ сент-джеймского кабинета.
По существу, германское правительство было таким же противником изменения режима Проливов. Однако оно не захотело упустить возможность обострить русско-английские противоречия на Ближнем Востоке. «Мы работали бы на Англию, если бы на первое же зондирование России ответили протестом, — писал Кидерлен Бетман-Гольвегу, — мы бы доставили удовольствие Англии, если бы навлекли на себя неприязнь России и безнадежно толкнули бы царское правительство в объятия западных держав»
[385].
Кидерлен был убежден в английском вето, а если Турция и Россия все-таки договорятся, что было маловероятно, зная настроение турок, то Германия, как держава, подписавшая Лондонскую конвенцию 1871 г., найдет повод для вмешательства и сможет наложить вето.
