– Ты совершенно права!
Если Корбин предупредил Диллона держаться от меня подальше, не было ли у него такого же разговора с Иэном и Майлзом? С другой стороны, еще недавно брат считал Майлза голубым, а значит, вряд ли в чем-то его подозревал.
Интересно, соответствует ли Майлз стандартам Корбина?
Страшно хочется взглянуть на Майлза, но я опасаюсь выдать себя, поэтому лишь принужденно улыбаюсь.
– И почему я не родилась первой?
– Это ничего бы не изменило, – резюмирует Корбин.
* * *
Иэн улыбается официантке и делает знак.
– Сегодня за мой счет.
Он кладет на стол плату и чаевые. Мы все встаем и потягиваемся.
– Ну что, кто куда? – спрашивает Майлз.
– В бар, – выпаливает Корбин, словно боится, как бы его кто-нибудь не опередил.
– Я только что отработала двенадцатичасовую смену и еле держусь на ногах, – говорю я.
– Не возражаешь, если я поеду с тобой? – спрашивает Майлз, когда мы все выходим на улицу. – Не хочу никуда идти. Хочу только спать.
Мне приятно, что Майлз так явно подчеркивает слово «спать», даже несмотря на присутствие Корбина. Будто хочет убедиться, что я поняла: как раз спать он и не намерен.
– Не вопрос. Моя машина рядом с больницей. – Я машу рукой в нужном направлении.
– Ну хорошо, – произносит Корбин, сцепляя руки в замок. – Вы, слабаки, – спать, а мы с Иэном – веселиться.
И, не теряя ни минуты, они оба направляются в противоположную сторону.
На ходу Корбин разворачивается и какое-то время идет лицом к нам, не отставая от Иэна.
– Мы выпьем бокал в вашу честь, эль, капитан!
Мы с Майлзом стоим в свете уличного фонаря и смотрим им вслед. Я выставляю ногу к краю светящегося круга и наблюдаю, как она растворяется в темноте. Фонарь льет на нас свет, словно прожектор.
– Мы как будто на сцене, – говорю я.
Майлз запрокидывает голову и тоже изучает странное освещение:
– «Английский пациент».
Я вопросительно поднимаю на него глаза.
– Если бы мы играли на сцене, то это была бы постановка «Английского пациента». Мы даже одеты соответственно: пилот и медсестра.
Я обдумываю его слова – возможно, излишне серьезно. Конечно, Майлз пилот, однако в «Английском пациенте» он, скорее, играл бы солдата. Это ведь у солдата сексуальная связь с медсестрой.
С другой стороны, у пилота таинственное прошлое…
– Из-за этого фильма я и стала медсестрой, – с серьезным видом выдаю я.
– Правда?
Я хихикаю.
– Неправда.
Майлз улыбается.
Хм, похоже на начало стихотворения…
Мы поворачиваемся одновременно и шагаем в сторону больницы.
Я пользуюсь заминкой в разговоре, чтобы сочинить довольно бездарное стихотворение:
Майлз улыбается
Средь бела дня –
Майлз улыбается
Лишь для меня!
– Почему ты ухмыляешься? – спрашивает Майлз.
Потому что придумываю про тебя дурацкие стишки на уровне детского сада…
Я сжимаю губы. Жду, пока не исчезнет улыбка, и только потом говорю:
– Просто думаю о том, как сильно я устала. Хочу хорошенько… – Ловлю его взгляд и заканчиваю: –…выспаться.
Теперь ухмыляется Майлз.
– Как же я тебя понимаю! В жизни так не уставал. Боюсь, что усну прямо в машине.
Было бы неплохо…
Я не в состоянии продолжать эту иносказательную беседу. День выдался долгий, я и вправду утомлена. Замолкаем, продолжаем путь. Майлз держит руки в карманах куртки, словно хочет уберечь меня от них… или их от меня.
Примерно в квартале от больницы Майлз постепенно замедляет шаг и совсем останавливается. Естественно, я тоже останавливаюсь и смотрю на него. Он стоит, глядя в небо, и мой взгляд упирается в шрам на его подбородке. Я хочу спросить про шрам. Хочу спросить про все. Задать миллион вопросов: когда у него день рождения и каков был его первый поцелуй. А потом разузнать про его родителей, детство и первую любовь.
Хочу спросить про Рейчел: что между ними произошло и почему после этого Майлз отказался от любого намека на близость.
А главное – хочу спросить, что же такое во мне заставило Майлза положить конец этому воздержанию.
– Майлз… – произношу я, а на языке вертятся все вопросы сразу.
– На меня капнуло, – говорит он.
Прежде чем Майлз успевает окончить фразу, на меня тоже капает. Мы оба смотрим в небо. Свои вопросы я сглатываю вместе с комком в горле. Капли падают все чаще, но мы стоим, запрокинув головы. Отдельные капли превратились в струйки, а струйки – в настоящий дождь, а мы все не двигаемся с места – не бежим, сломя голову, к машине. Вода течет по коже, по шее, забирается в волосы и пропитывает одежду. Я не опускаю лицо, только крепко сжимаю веки.
Ничто на свете не сравнится с ощущением, с запахом только что начавшегося дождя.
Едва эта мысль приходит мне в голову, как теплые ладони касаются моих щек, потом скользят к шее. Колени подгибаются, дыхание перехватывает. Телом Майлз загораживает меня от дождя, но я все равно держу глаза закрытыми, а лицо – обращенным к небу. Его губы нежно приникают к моим, и я невольно сравниваю ощущение от дождя с его поцелуем.
Поцелуй в сто, в тысячу раз лучше.
Губы Майлза мокрые и прохладные, а язык теплый. Дождь, темнота и этот поцелуй создают ощущение, что мы действительно на сцене и наша история достигла кульминации. Сердце и душа рвутся из меня к Майлзу. Если построить график моей жизни, этот момент станет его наивысшей точкой.
По-хорошему при этой мысли мне должно стать грустно. У меня и раньше бывали романы, но ни один поцелуй не вызывал таких сильных чувств. Между мной и Майлзом нет серьезных отношений, а он так на меня действует. О чем-то это говорит, но я слишком занята поцелуем, чтобы размышлять, о чем именно.
Дождь превратился в ливень, но мы не обращаем на это внимания. Майлз кладет руки мне на талию. Я дергаю его за рубашку и еще ближе притягиваю к себе. Наши губы идеально подходят друг к другу, словно две детали одной головоломки.
Единственное, что может нас разделить нас, – удар молнии.
Или опасность утонуть под дождем. Даже не думала, что одежда может прилипать к тем частям тела, к которым прилипла сейчас. Волосы полностью пропитаны влагой и не могут вобрать больше ни капли.
Я отталкиваю Майлза и утыкаюсь макушкой ему в подбородок, чтобы перевести дух и при этом не захлебнуться. Он обнимает меня за плечи и ведет к стоянке, держа надо мной свою куртку. Быстрее, быстрее, и вот мы уже бежим.
