Я ложусь щекой на стол.
Зажмуриваюсь.
И позволяю ему себя трахать.
* * *
Тихо.
Очень тихо. Не знаю почему: потому ли, что всего несколько мгновений назад мы оба так громко кричали, или же просто потому, что Майлз еще не пришел в себя.
Майлз у меня внутри, но он уже кончил – просто не двигается.
Одной рукой он еще зажимает мне рот, другой стискивает мои пальцы, а лицом утыкается в шею.
Майлз неподвижен, и я боюсь пошевелиться. Не слышно даже его дыхания.
Первое, что он делает – отводит руку, закрывающую мне рот.
Затем медленно расцепляет наши пальцы. Опирается на стол и выходит из меня без единого звука.
По-прежнему слишком тихо, я не шевелюсь.
Слышу, как Майлз натягивает штаны и застегивает молнию.
Слышу его удаляющиеся шаги.
Он уходит…
Дверь спальни с грохотом захлопывается, и я содрогаюсь. Мои живот, щека и ладони по-прежнему прижаты к столу, но теперь по его поверхности текут мои слезы.
Они льются.
Льются, льются, льются, и я не могу их остановить.
Как же неловко… Как стыдно… Не понимаю, что, черт побери, с ним такое, но во мне много гордости и мало смелости, чтобы пойти и выяснить.
Похоже, это конец, а я не была готова, что он наступит так скоро, – что он вообще когда-нибудь наступит. Ненавижу себя за то, что позволила чувствам завести себя слишком далеко.
А еще я злюсь, потому что стою посреди квартиры, высматриваю свои джинсы и пытаюсь остановить дурацкие слезы, чувствуя, как по ноге стекают его соки, и не могу понять, зачем он взял и все уничтожил.
Уничтожил меня.
Одеваюсь и ухожу.
Глава двадцатая
Майлз
Шестью годами ранее
– У тебя появился животик. – Я провожу рукой по голому животу Рейчел и целую его. – Смотрится очень мило, – прижимаю к нему ухо и закрываю глаза. – Наверняка ему там одиноко. Тебе же одиноко, приятель?
– Ты все-таки считаешь, что это мальчик? – смеется Рейчел. – А если девочка?
Я говорю, что буду любить нашего ребенка, кем бы он ни был. Уже его люблю.
Или ее.
Наши родители опять уехали. Мы опять играем в семью, только на сей раз это взаправду.
– И как же нам быть, если он все-таки сделает ей предложение? – спрашивает Рейчел.
Волноваться не о чем: папа не позовет Лис замуж. Он бы сообщил мне заранее – я слишком хорошо его знаю.
– Нужно им сказать, – говорю я.
Прошло три месяца. Еще через два мы окончим школу. Беременность Рейчел начинает бросаться в глаза.
У нее появился животик, и это очень мило.
– Нужно завтра же им сказать.
Рейчел согласна.
Я ложусь рядом и притягиваю ее к себе. Касаюсь ее лица.
– Я люблю тебя, Рейчел.
Рейчел уже не так напугана. Она говорит, что тоже меня любит.
– У тебя отлично получается.
Она не может понять, о чем я, и я с улыбкой дотрагиваюсь до ее живота.
– Отлично получается его вынашивать. Уверен: ты родишь такого ребенка, какого не рожала еще ни одна женщина.
Она смеется над тем, какой я глупый.
Как же ты любишь меня, Рейчел…
Я смотрю на нее – на девушку, которой отдал свое сердце, – и недоумеваю, почему мне так повезло.
Недоумеваю, почему она любит меня так же сильно, как я ее.
А еще пытаюсь представить, что скажет папа.
Не возненавидит ли меня Лиса? Не захочет ли увезти Рейчел обратно в Феникс?
Как убедить их, что мы справимся?
– Как мы его назовем? – спрашиваю я.
Рейчел оживляется. Она обожает обсуждать имена.
Если родится девочка, Рейчел назовет ее Клэр – в честь своей бабушки.
Жаль, что я не знал ее бабушку – женщину, в честь которой назовут мою дочь.
Рейчел говорит, что бабушка меня бы полюбила. А я говорю, что мне нравится имя Клэр.
– А если родится мальчик? – спрашиваю я.
– Для мальчика можешь сам выбрать имя.
Слишком большая ответственность – ему ведь жить с этим именем до конца своих дней.
– Так постарайся подобрать хорошее.
Хорошее…
– Которое для тебя что-то значит.
Что-то значит…
У меня есть на примете идеальное имя.
Рейчел хочет его услышать, но я не скажу. Сообщу ей, когда это имя уже станет его именем.
Когда он появится на свет.
Рейчел говорит, что я ненормальный и она отказывается рожать нашего ребенка, пока я не назову имя.
Я отвечаю, что у нее нет выбора.
Она заявляет, что я сумасшедший.
За это ты и любишь меня, Рейчел…
Глава двадцать первая
Тейт
Все выходные я проработала в больнице, поэтому не видела Майлза с четверга. Упрямо твержу себе, что все к лучшему, хотя по мне этого не скажешь. Сегодня понедельник – первый из трех дней, когда Корбин на работе, а Майлз дома. Майлз в курсе, что Корбина нет, но, судя по тому, как мы расстались в четверг, вряд ли ему есть до этого дело. В глубине души я ждала, что Майлз объяснит, чем я провинилась, скажет, что его так раздосадовало. Однако последнее, что я от него слышала, – стук захлопнувшейся двери.
Теперь понятно, почему он шесть лет ни с кем не встречался.
Майлз явно понятия не имеет, как обращаться с женщиной. Странно, ведь он производит впечатление человека порядочного. Поведение Майлза во время и после секса идет вразрез с его характером. Такое чувство, что осколки того, кем он был когда-то, проглядывают сквозь того, кем он пытается стать.
Если бы любой другой мужчина так со мной обошелся, это было бы в первый и последний раз. Я не согласна терпеть то, что терпят многие мои подруги. Однако по-прежнему ищу Майлзу оправдание, как будто подобное можно чем-то оправдать.
Боюсь, я далеко не такая бескомпромиссная, как о себе думала.
Подозрение это тут же подтверждается. Едва я выхожу из лифта, как сердце подпрыгивает, потому что к двери скотчем приклеена записка. Я подбегаю и рассматриваю ее. Просто свернутый лист бумаги. Снаружи – ничего. Разворачиваю.
«Мне нужно кое-куда съездить. Если хочешь присоединиться, зайду за тобой в семь».
