В квадре Водолея все нарядились в свеженапечатанные праздничные одежды. Улицы, уровни, переходы полны толп. Дети бегают от витрины к витрине, не в силах выбрать что-то из предложенных чудес. Подростки и юнцы передвигаются группками, презрительно взирая на весь этот популизм. Все они втайне любят фестиваль Лунных пирогов. Кое-кто побывал на нем в каждой из трех квадр Меридиана. Чжунцю – это фестиваль, на котором можно устроить свидание с тем, кого ты вожделел весь год, но так и не сумел собраться с духом, чтобы подойти. Вот! Видите это? Девушки и юноши – юноши ли? И девушки ли? – бегают и смеются в толпе, и на них нет ничего, кроме краски для тела. Десять Леди Лун, одна половина – живая и черная, другая – белая кость. Чжунцю – это время для наготы и дерзости.
Чжунцю справедливо принадлежит Чанъэ, Богине Луны, но Леди Луна – узурпаторша, притворщица, воровка – его похитила. Этой ночью Мадонна Любви и Смерти позволяет другим, менее важным святым и ориша, богам и героям разделить с нею почести. Сотня ароматов и благовоний возносятся к ней спиралью. Йеманжа и Огун принимают цветочные пироги и джин. Уличные храмы Богоматери Казанской сияют от сотен люминесцентных лампад. Триллион в бумажных деньгах этой ночью отправится в шредеры.
И Лунный пирог! Лунный пирог. Круглый, с бороздами, с отпечатанными девизами или символами адинкра, в форме кролика, зайца, единорога, маленького пони, коровы или ракеты. Все их покупают. Никто не ест. «Он такой жирный. Слишком тяжелый. Слишком сладкий. Только взгляну на него, и уже зубы ноют».
На лбу шлема – герб, прямо над лицевым щитком: лицо наполовину живое, наполовину костяное. Не лицо женщины, не лицо Леди Луны; морда животного, маска волка. Наполовину волк. Наполовину волчий череп. Шлем прицеплен сзади к рюкзаку пов-скафа, рюкзак висит на плече Вагнера Корты. Сквозь Лунные пироги и музыку, святых и секс он идет домой. Сильно уставший, но в приподнятом настроении – его тянут во все стороны зрелища, звуки, запахи, настроения, словно изящные крючки, воткнутые в шкуру.
Он движется сквозь фестиваль, как волк в его сердце, пробираясь все выше по рампам, лестницам и эскалаторам. Он легок, как свет, он светел и просветлен. Его обостренные чувства различают дюжину разговоров, разделяют сотни событий. «Мне нравится эта мелодия». «Попробуй это, ну же, всего кусочек». Прерванный поцелуй. Кто-то, вытаращив глаза, охвачен внезапным приступом рвоты: слишком много Лунного пирога. «Коснись меня, пока я танцую». «Можно мне шарик?» «Где ты?» Периферийным зрением он замечает фамильяра, одного фамильяра среди легиона цифровых ассистентов, потом пятерых, потом десятерых, дюжину других, которые движутся сквозь толпу в его сторону. Вагнер переходит на бег. Стая пришла его встречать.
Амаль, вожак стаи Меридиана, бросается к Вагнеру, борется с ним, ерошит его волосы, кусает его нижнюю губу в ритуальном подтверждении главенства в стае.
– Ах, ты, ты, ты…
Нэ приподнимает его вместе с пов-скафом, шлемом и всем прочим, кружит, и к тому времени остальная стая, собравшись, предается поцелуям, объятиям и слабым, нежным покусываниям. Руки лохматят его волосы, игриво бьют в живот.
Хладная смерть западного Моря Спокойствия, равнина, усеянная пов-скафами, ужас, от которого он оцепенел; все это сгорает в мощном пламени стайного поцелуя.
Амаль окидывает Вагнера взглядом с головы до ног.
– Выглядишь как смерть, Лобинью.
– Купи мне выпить, ради всех богов, – говорит Вагнер.
– Еще рано. Тебя ждут в Земмеринге.
– А что там, в Земмеринге?
– Спецпосылка для тебя, Маленький Волк, от Хоан Рам Хуна-Маккензи. И поскольку это связано с Маккензи, мы идем с тобой.
* * *
Спозаранку, прежде чем остальные волки поднимутся, Вагнер выпутывается из спящей стаи. Он вытряхивает из головы сон. Общие сны тяжелые, прилипчивые, западающие в память. Пришлось приложить усилия, чтобы отключиться от стайного сна. Одежда. Не забыть про одежду.
Куча одеял на шезлонге, где он уложил мальчишку спать, пуста. Место, где спал Робсон, отчетливо пахнет чужаком. Мед и озон, пот и слюна. Жирные волосы и угри. Одежда, которую носили слишком долго, и кожа, которую не мыли слишком давно. Грибок стопы и подмышки. Бактерия, обитающая за ушами. Мальчики-подростки смердят.
– Робсон?
«Вы все спите вместе?» Чжунцю завершался среди разбитых фонариков, пролитой водки и растоптанных Лунных пирогов, когда стая вернулась в Меридиан. «Волки», – шептали люди и спешили уйти с дороги плотно сбитой, целеустремленной группы людей с хмурыми лицами, окружающей мальчика в светлом костюме с закатанными рукавами. Робсон еле держался на ногах, но упрямо и тщательно обследовал дом стаи. Вагнер понял, что делает мальчик: сливается с территорией. Изучает волчий мир.
«Я тебя как-нибудь устрою, – сказал Вагнер. – На шезлонге. У нас действительно нет отдельных кроватей».
«А каково это, спать всем вместе?»
«Нам снятся одни и те же сны», – сказал Вагнер.
Он находит Робсона в столовой: мальчик, ссутулившись, сидит на высоком табурете возле барной стойки, простыни ниспадают вокруг него. Он снимает колоду карт – половину колоды, замечает востроглазый Вагнер, – одной рукой, искусно, поднимает верхнюю часть стопки, выдвигает нижнюю, меняет их местами, складывает, снова и снова.
– Робсон, ты в порядке?
– Спал неважно. – Он не отводит глаз от собственной руки, маниакально снимающей колоду.
– Прости, мы постараемся напечатать тебе кровать. – Вагнер говорит по-португальски. Он надеется, что старый язык будет звучать для Робсона сладостно и успокаивающе.
– Сойдет и шезлонг, – отвечает Робсон на глобо.
– Принести тебе что-нибудь? Сок?
Робсон стучит кончиком пальца по стакану чая на столике перед ним.
– Скажи, если что-то понадобится.
– Конечно, скажу. – По-прежнему глобо.
– Тут скоро будет многолюдно.
– Я не стану никому мешать.
– Тебе стоило бы подумать о том, чтобы что-то надеть.
– А им? – Карты делятся и меняются местами.
– Что ж, если тебе и впрямь что-то понадобится…
Робсон поднимает взгляд тогда же, когда Вагнер отворачивается. Боковым зрением он замечает движение глаз племянника.
– Можно напечатать кое-какую одежду?
– Конечно.
– Вагнер…
– Что такое?
– Вы с ребятами все делаете вместе?
– Нам нравится быть друг с другом. А что?
– Можно мы с тобой пойдем куда-то позавтракать? Вдвоем?
* * *
После двадцати дней на стекле Вагнер Корта не уставал так сильно, как после трех дней с Робсоном Маккензи. Неужели тринадцатилетние мальчишки требуют столько времени и сил? Питание: пацан все время ест. Он совершенная машина по превращению массы в энергию. То, что он ест и чего не ест; то, где он это съест или не съест. Вагнер ни разу не побывал ни в одной закусочной дважды.
