Луи Филиппу не удалось стать авторитарным лидером, сосредоточивающим на себе любовь толпы. Поэт Ламартин говорил про него в свое время, что «Луи Филипп был во многих отношениях замечательным человеком—умный, трудолюбивый, осторожный, добрый, человечный, миролюбивый, но в то же время храбрый, хороший отец и образцовый супруг. Природа дала ему все качества, которые нужны королю, чтобы быть популярным, кроме одного — величия». Примерно такую же характеристику дал французскому монарху и Виктор Гюго в «Отверженных».
В облике короля не было ничего королевского. Его полное лицо с отвисающими щеками вызывало у простонародья насмешки, и мальчишки частенько рисовали на стенах домов грушу в знак издевки над монархом. Существует анекдот, согласно которому король, прогуливаясь как-то по Парижу, застал одного паренька как раз за подобным делом. Луи Филипп не рассердился и дал ему монету со своим изображением, сказав при этом: «Посмотри, вот еще одна груша».
Король так и не смог стать символом нации, пробуждающим у людей гордость и самоуважение. Он оставался просто человеком. Сам себя называл не королем Франции и Наварры, как было принято у Бурбонов, а королем французов. В народе же его часто называли просто «гражданин-король». Это было демократично и вполне соответствовало духу нарождающейся эпохи. Однако страна нуждалась в лидере совершенно другого рода.
Луи Филипп не любил откровенного политического интриганства, хотя в конкретной ситуации вынужден был действовать при помощи разного рода обходных маневров. Но такого рода действия, по всей видимости, не доставляли ему в отличие от большинства политиков особого удовольствия. Король не читал французских газет, предпочитая The Times, где неизменно находил похвалы своей внешней политике. Читать похвалы было приятно. Другим неизменно приятным делом стала для него реставрация архитектурных памятников. Ради этого король часто посещал свои загородные дворцы — Версаль и Фонтенбло.
Власть олигархов
Экономическая политика короля-прагматика вполне соответствовала его биографии и образу жизни. Парламентская реформа снизила ценз и расширила число избирателей как раз настолько, чтобы ограничить роль старой аристократии, но не слишком сильно повысить политическое значение широких народных масс. К власти пришел наиболее созидательный класс того времени — буржуазия, правда представленная в основном лишь высшим своим эшелоном — парижской банковской элитой. Если применить для политической ситуации Франции терминологию, используемую в современной России, то можно сказать, что власть из рук реформаторской части старой номенклатуры перешла в руки олигархов.
Правительство страны впервые возглавил представитель деловых кругов — банкир Жак Лаффит. Однако новый глава правительства оказался не на высоте положения. Революция не желала останавливаться, в стране нарастали перманентные беспорядки, в экономике царила паника. Даже частный банк самого премьер-министра не избежал краха
[2]. В этой ситуации от правительства требовалось в первую очередь установить абсолютный порядок. Лаффита сменил Казимир Перье — глава другого банкирского дома, человек решительный и твердый.
На долю Перье выпала неблагодарная задача. Он подавлял беспорядки, фактически взяв на себя роль могильщика революции. Но самым главным было то, что именно Перье начал выстраивать новую эффективно работающую государственную администрацию. Из коридоров власти устранялись как отъявленные радикалы, не желавшие останавливать революцию, так и генералы, которые «во имя патриотизма» провоцировали все новые беспорядки. При этом те представители старой администрации, которые продемонстрировали эффективность своей работы, вновь получали посты. Возникал бюрократический слой, в котором объединились представители как «реформированной номенклатуры», так и буржуазии.
Перье действовал жестко, но предпочитал опираться не на штыки, а на компромиссы с недовольными властью слоями населения. С подчиненными он бывал резок, порой даже груб. Не являлись исключением даже его отношения с самим королем. Луи Филипп должен был мириться с правительством, стараясь даже посредством своего добродушия придать отношениям фамильярный характер. Так, например, в частных беседах он мог подтрунивать над Перье, называя его Казимир Премьер (игра слов Perier-premier), но в целом король явно недолюбливал своего крутого главу правительства. Луи Филипп хотел иметь систему Перье, но без самого Перье.
В конечном счете король получил то, что хотел. Еще вступая в свою должность, Перье предчувствовал, что служба плохо для него кончится. «Я покину министерство вперед ногами», — заметил он тогда. И действительно, в 1832 г. премьер-министр стал жертвой холеры, внезапно обрушившейся на Париж. Но прежде чем уйти в мир иной, Перье успел наладить работу госаппарата, улучшить сбор налогов, дисциплинировать армию, успокоить деловые круги. Успешное экономическое развитие Франции не было бы возможно без этой важной работы по стабилизации положения.
Главный идеолог новой Франции
Жизнь во Франции постепенно входила в обычную колею. Излишний демократизм ушел. Элита общества, хотя существенным образом расширившаяся и модернизировавшаяся, вновь отделилась от основной народной массы. Дамы света теперь уже не могли внезапно обнаружить, что танцуют на приеме в королевском дворце со своим портным или сапожником, которые стали национальными гвардейцами и получили благодаря этому доступ в Тюильри. Словом, во Франции произошло примерно то же самое, что спустя более чем полтора столетия повторилось в ельцинской России, где за несколько лет образовалась новая элита, включившая в себя остатки осваивавшей иные подходы к жизни партийной номенклатуры, а также высший слой бизнесменов и политиков, пришедших к власти на волне реформ.
Похожим образом обстояло дело и с экономикой. Несмотря на «успешный политический старт», качественных перемен в экономическом механизме не произошло. Протекционизм во внешней торговле, столь привлекавший еще Наполеона, сохранился. Высокий уровень налогообложения тоже. Монархия Луи Филиппа стремилась адаптировать экономическую политику к требованиям хозяйственного развития страны, но многого сделать так и не смогла.
Однако у деловых кругов появилось больше уверенности в будущем. Если при режиме Реставрации их только терпели, понимая значение развития хозяйства для укрепления государственной мощи и социальной стабильности, то теперь Франсуа Гизо — министр иностранных дел и фактический глава правительства 40-х гг. (более известный сегодня как выдающийся ученый-историк XIX столетия) — открыто выдвинул лозунг «Обогащайтесь посредством труда и бережливости».
[3] Более того, в высшие эшелоны общества проникли наконец люди, которые при старом режиме принципиально исключались из общественной жизни. Представители банковской элиты, а также крупнейшие судовладельцы Гавра, Бордо, Монпелье, хозяева ведущих хлопчатобумажных фабрик были кальвинистами. Из протестантских кругов вышел и сам Гизо, которого можно считать главным идеологом новой Франции.
