Нет, конечно. Просто этот человек обладал удивительной способностью возвышаться над окружением, а потому все, им написанное, этим самым окружением воспринималось в качестве божественной истины вне зависимости от того, насколько писания соответствуют фактам. Редкие читатели Маркса, не знакомые с ним лично, с трудом пробивались сквозь сотни страниц, написанных тяжелейшим языком и непонятно для чего предназначенных. Большинство же потенциальных читателей вообще не покупало книг этого малоизвестного маргинала. Но ближайшее окружение мыслителя, убежденное в гениальности каждой его строки, полагало, будто это буржуазные критики специально расправляются с Марксом при помощи заговора молчания.
Обычно такие харизматики, как Маркс, становятся полководцами или публичными политиками, что дает им возможность вести за собой толпы. Однако для нашего героя такой путь был абсолютно закрыт, как по причине скромного еврейского происхождения, так и — что гораздо важнее — по причине унаследованной от предков раввинов склонности к книгам и абстрактным рассуждениям.
Теоретически можно, наверное, представить себе Маркса вождем масс. Его современник Бэнджамин Дизраэли оказался таковым, несмотря на еврейство. Но Маркс мог выразить свой мощный дух лишь в тексте. И именно этому он предавался со всей той страстью, какая содержалась в его не слишком мощном теле. «Я — машина для пожирания книг, — заметил он как-то раз, — извергающая их затем в иной форме на навозную кучу истории».
Без определенного рода занятий
Формальным карьерным достижениям он никогда не придавал сколько-нибудь серьезного внимания. Маркс с грехом пополам поучился в Боннском, а затем в Берлинском университете. Этот студент не уделял большого внимания профессорским лекциям, но к тем книгам, которые сам выбирал для учебы, относился серьезнейшим образом.
Он даже защитил диссертацию в Иене. Однако мог вполне и не защищать, поскольку быстро отказался от государственной службы. Практически всю свою жизнь Маркс, если мог что-то заработать, то делал это при помощи журналистики, в которой нашли отражение его реальные, чрезвычайно богатые знания, а не формальные статусы. А вообще-то он практически всю жизнь (после не слишком удачных попыток издавать собственную газету) оставался лицом без определенного рода занятий.
Нисколько не интересовали Маркса и формальные моменты, связывающие его с людьми. Покинув семейный очаг и отправившись на учебу, он обычно не отвечал на письма родителей и не справлялся об их здоровье, хотя при этом охотно тратил присылаемые «стариками» деньги, да еще в таком количестве, какое не могли растранжирить даже более обеспеченные студенты. А много лет спустя, столкнувшись с серьезной нуждой, Маркс написал Энгельсу по поводу смерти его возлюбленной такие весьма откровенные слова: «Меня осаждают требованиями оплатить школу, аренду… Не лучше бы было, чтобы вместо Мери умерла моя мать, которая в любом случае жертва разных физических недугов и уже достаточно пожила на этом свете».
Отец в отличие от матери умер, когда Карл был еще весьма молод. На похороны Маркс не приехал. Один из его биографов (Жак Аттали) оправдывает юношу, ссылаясь на то, что извещение о кончине запоздало. Но другой (Фрэнсис Уин) приводит слова самого Карла, отметившего, что из Берлина ехать слишком далеко, да к тому же у него есть более важные дела.
Означает ли его отношение к родителям редкостную бесчувственность? Означает ли его отношение к обреченной на нищету жене полное безразличие? Вряд ли. К детям своим Маркс относился с большой любовью и охотно тратил на их воспитание время, отрываемое от написания «бессмертных творений».
А вот и еще более яркий пример искренней привязанности — отношение к тестю, барону фон Вестфалену. Тот был, по сути дела, его духовным отцом, поскольку, приметив в Трире маленького умного мальчугана, посвящал беседам с ним немало времени. И Маркс показал, что способен быть благодарным. Он в свою очередь посвятил Людвигу фон Вестфалену докторскую диссертацию.
Впрочем, хорошие, теплые отношения с окружающими были для Маркса скорее исключением, нежели правилом. По большей части контакты с теми, кто не падал ниц перед его гением, сводились к жесткой, переходящей в грубость полемике, к откровенным издевательствам над оппонентом и к презрительным выпадам в адрес теории, отличающейся хоть чем-то от его собственной.
Издаваемая Марксом «Новая рейнская газета» как-то раз обвинила Михаила Бакунина в том, что он — агент царизма. Это была очевидная глупость — пришлось потом публично извиняться.
На труд своего потенциального союзника Жозефа Прудона «Философия нищеты» Маркс откликнулся работой с весьма характерным названием — «Нищета философии». После чего одним союзником стало меньше.
Некий офицер, захаживавший на заседания «Союза коммунистов», был назван «безграмотным дураком и четырежды рогоносцем». Если состояние умственных способностей этого «коммуниста» Маркс, наверное, мог адекватно оценить, то насчет рогов, скорее всего, преувеличил. В итоге был вызван на дуэль, но рисковать своей драгоценной жизнью отказался, поскольку противник прекрасно стрелял.
Примеров подобного рода можно приводить множество. Вильгельма Либкнехта Маркс окрестил «известным болваном» и «бестолочью». Фердинанда Фрейлиграта он назвал «говнюком». Арнольда Руге — человеком, похожим на хорька. А в адрес Фердинанда Лассаля наш герой умудрялся даже направлять резкие антисемитские выпады, как будто бы сам по происхождению был истинным арийцем.
Такого рода своеобразный пиар Маркса являлся, по всей видимости, продолжением его пассионарности. Харизма и грубость — две стороны одной медали для интеллектуала. Точно так же как для диктатора, этими двумя сторонами являются харизма и жестокость. Маркс был настолько уверен в себе, в собственном величии и в величии собственных трудов, что никак не мог уважать оппонента. Если бы он допускал хоть на миг чужую правоту, если бы позволил промелькнуть сомнению во взоре, ореол славы мигом рассыпался бы и Маркс предстал перед Фридрихом, Женни и десятком-другим своих искренних обожателей всего лишь старым неудачником, безродным космополитом и нищим евреем-попрошайкой, страдающим от страшного фурункулеза из-за плохого питания и нервного напряжения.
Жизнь после смерти
Нетерпимость привела к тому, что кружок «марксистов», несмотря на харизматичность его лидера, всегда был чрезвычайно узок. Маркс оказался не способен «раскрутить» себя как великого мыслителя. Однако как только он умер и из живого человека с тяжелым характером стал превращаться в легенду, тесный кружок наследников его идей сумел обеспечить такую раскрутку, какой не имелось до тех пор ни у какого европейского властителя дум.
Помимо целенаправленной раскрутки еще одним камнем, заложенным в основание посмертной известности нашего героя, стало недоразумение, спровоцированное журналистами. В 1871 г. некая французская газета, искавшая сенсаций и стремившаяся возложить на кого-то ответственность за бунты, приведшие к возникновению Парижской коммуны, свалила всю вину на Маркса. Теория заговора, как часто бывает в таких случаях, оказалась наиболее приемлемой для обывателя. Поскольку других подходящих объяснений не имелось, французскую утку перепечатали в «Тайме».
