Впрочем, при проведении новой социальной политики Ханссон и Вигфорс были сравнительно умерены. Неумеренные блага и неумеренное налогообложение стали результатом деятельности социал-демократов уже в послевоенный период.
Пер Альбин полагал, что одной из причин поражения партии в 1928 г. стало требование введения высокого налога на наследство. Поэтому в 30-х гг. социально-экономические нововведения в основном ограничились хорошо оплачиваемыми общественными работами, сельскохозяйственными субсидиями, детскими пособиями, начальными мерами по развитию массового жилищного строительства, небольшим пособием по безработице и небольшим повышением пенсий.
Главным же толчком к наметившемуся росту благосостояния стали отнюдь не социальная политика и не финансовые манипуляции Вигфорса. Швеция преодолела кризис за счет девальвации, проведенной еще в 1931 г. находившимися тогда у власти правыми. Ханссон воспользовался тем, что благодаря развитию экспортных производств страна вышла из Великой депрессии и создала тот продукт, который можно было легко подвергнуть перераспределению в целях «воспроизводства племени».
В ходе двух следующих избирательных кампаний партия Ханссона увеличила отрыв от политических конкурентов, заняв к 1941 г. более половины мест в риксдаге. Это было поистине триумфальное шествие, столь контрастирующее с политическими тенденциями, проявлявшимися в средней и южной Европе. Но самым удивительным было, впрочем, другое. По мере того как усиливались позиции социал-демократов, шведские правительства все дальше уходили от, казалось бы, столь естественной в подобной ситуации однопартийности.
Объединяй и властвуй
Пер Альбин отвергал известный со времен Древнего Рима принцип «разделяй и властвуй», поступая на практике прямо противоположным образом. Альянсы как внутри партии, так и на общенациональной арене неизменно приносили ему успех. Порой его даже критиковали за то, что бывший мальчик на побегушках слишком много времени проводит в компании представителей деловой элиты страны.
В 1936 г. Ханссон создал коалицию с аграриями, а к началу Второй мировой войны включил в свое четырехпартийное правительство и «представителей буржуазии». Это был блестящий ход. При полном доминировании социал-демократов в практической политике обществу давался наглядный пример строительства «Народного дома» на основе классового мира. Зажатая между схлестнувшимися в чудовищной схватке монстрами маленькая Швеция демонстрировала уникальный пример внутренней солидарности.
Впрочем, мировая война на практике скорее способствовала успехам шведской социал-демократии, нежели угрожала им. Ханссон столь же блестяще воспользовался обострением внешнеполитической обстановки во внутриполитических целях, как ранее он сумел поражение 1928 г. и демографические проблемы страны использовать для завоевания власти.
Дипломатические отношения с Германией Ханссон поддерживал до 7 мая 1945 г., т.е. до самого момента ее капитуляции. Когда профсоюзы призвали к экономическому бойкоту нацистов, социал-демократы отвергли сей шаг как неразумный. В итоге шведские железные дороги перевозили немецкие войска и грузы от норвежской границы к финской, а шведская промышленность активно работала для нужд рейха. Примерно четверть всей германской железной руды, столь необходимой для производства оружия, поставлялось из Швеции. Лишь в середине 1943 г., когда ветер явно задул в иную сторону, поставки начали переориентироваться на Англию и США.
Все это выглядело не пособничеством нацизму, а вполне оправданным компромиссом, необходимым для спасения нации. Но все же, как ни трактуй тактику Ханссона, он в итоге оказался, пожалуй, самым лояльным к нацизму социал-демократом в истории Европы, что зачастую раздражало даже его коллег. В 1944 г. министр торговли Герман Эрикссон записал в своем дневнике: «Прискорбно, что наш дорогой премьер-министр движим безотчетным страхом перед немцами. Бедная страна!».
Швеция строила свой «Народный дом» в том числе и с использованием того железа, которое обрушивала Люфтваффе на советские города. При этом в непосредственных отношениях с Советским Союзом Ханссон был крайне осмотрителен. Когда после подписания пакта Молотова— Риббентропа Сталин задумал отхватить изрядный кусок у Финляндии, Швеция не стала вмешиваться в конфликт, хотя тысячи шведов требовали поддержать соседа и у министра иностранных дел Рикарда Сандлера имелся даже план заключения с Финляндией оборонительного союза. В итоге финны сражались в одиночку и пали жертвами явного неравенства сил.
Политика нейтралитета, представлявшая собой на практике политику объединения с сильным, позволила Швеции выйти из Второй мировой войны, пожалуй, менее ослабленной, чем любое другое европейское государство. Что же касается лично Пера Альбина, то он к 1946 г. фактически был уже отцом народа. Его уважала вся страна, и если даже бизнес подвергал атаке экономическую политику социал-демократов, критические стрелы были направлены скорее на Вигфорса и Мюрдаля, нежели на Ханссона.
Однако пожать плоды всенародной любви отец народа уже не успел. 6 октября 1946 г. он скончался от сердечного приступа прямо в трамвае, на котором премьер-министр обычно добирался с работы домой.
А в это время в Швеции уже начиналась невиданная по европейским меркам эра благоденствия. Пролетариат, о котором Маркс и Энгельс сто лет назад говорили в «Манифесте», что ему нечего терять кроме своих цепей, обживался в новых, комфортабельных квартирах, начинал пользоваться услугами бесплатной системы здравоохранения и готовился провести старость с пенсиями, обеспечивающими такой уровень благосостояния, который не снился даже высокооплачиваемым рабочим в те суровые годы, когда Пер Альбин еще только приходил к власти.
Впрочем, через четверть века выяснилось, что привыкшая к равенству и благоденствию Швеция попала в ловушку. Государство поглощало все больший объем ресурсов, передаваемых от богатых к бедным в «дырявом ведре». Через дырки значительная часть благ утекала на содержание все разраставшегося государственного аппарата. Экономика теряла свою эффективность, но общество уже не хотело кардинальным образом менять систему, созданную в свое время отцом нации Пером Альбином Ханссоном.
ДЖОН МЕЙНАРД КЕЙНС.
АПОСТОЛ В МИРЕ ЗАНЯТОСТИ И ДЕНЕГ
Со времен основоположника политэкономии Адама Смита, столь знаменитого, что даже в российском захолустье его читал некий молодой повеса, звавшийся Евгений Онегин, не было в мире экономиста, равного по влиянию Джону Мейнарду Кейнсу. Он перевернул и теорию, и практику, породив четверть века бесспорного господства кейнсианства. Парадокс Кейнса, однако, состоит в том, что мы до сих пор толком не знаем, действительно ли он их перевернул?
Не в деньгах счастье
В середине 30-х гг., когда польская экономика все еще не могла выбраться из тисков Великой депрессии, один из членов военного руководства страны пригласил к себе экономиста Михала Калецкого и попросил разъяснить суть теории английского ученого Кейнса, которая была тогда у всех на слуху. «Видите ли, полковник, — сказал Калецкий, — теория слишком сложна, чтобы изложить ее в двух словах, поэтому я лучше расскажу Вам одну историю».
