Ноябрьская ночь
Чтобы подтолкнуть берлинских евреев к отъезду из столицы (90 % еврейского населения вопреки всему пока остается в городе), Геббельс использует любые средства: он старается пробудить ненависть к евреям у тех, кто никогда ее не испытывал, и разжигает ее у тех, кто прежде был, так сказать, латентным антисемитом. Меры, предусмотренные для Берлина, вскоре распространятся на всю Германию. Ночь с 9 на 10 ноября назовут Рейх(жристальнахт, «Хрустальная ночь».
[91] Этой ночью толпа разбивает витрины еврейских магазинов, которых еще очень много. Горит синагога на Фазаненштрассе; погромщики вламываются в-квартиры. Более ста синагог разграблены эсэсовцами. 20 тысяч евреев арестованы, 36 — убиты. Вот когда действительно начинается долгая охота на «козлов отпущения», кульминацией которой вскоре станут принудительные работы евреев в концентрационных лагерях Дахау, Бухенвальд, Равенсбрюк, Ораниенбург, Аушвиц (Освенцим), Треблинка и пр. Эти лагеря, которым на конечной стадии их существования предстоит превратиться в лагеря смерти, покроют всю Европу. Человек, объявивший себя наследником Карла Великого, став полновластным хозяином 300 миллионов человек, будет решать и объяснять, в закамуфлированных выражениях, каким должен быть этот медленный путь к кошмару, хотя и предпочтет лично не участвовать во всем этом, чтобы не портить свой имидж. А «первой ласточкой» нового порядка стало постановление префекта полиции: «Все евреи старше шести лет обязаны, появляясь на людях, носить на одежде желтую звезду, пришитую на груди, сбоку, чтобы каждый мог ее видеть». Потом была «Хрустальная ночь». Значительный ущерб, который погромщики невольно причинили немцам, потом возмещали сами жертвы (как произошло, например, в случаях с магазинами на Потсда-мерштрассе и с Дворцом спорта). На только что вставленных окнах разграбленных еврейских квартир появляются надписи «Jude».
[92] Повсюду в городе расклеены афиши, гласящие: «Евреи — наше несчастье». Евреи, изгнанные из всех центров сосредоточения городской общественной жизни, не могут даже прогуляться в городском саду или в берлинском лесу, не столкнувшись с унизительными и грубыми антисемитскими лозунгами: «Евреям вход воспрещен!» или: «Чистый воздух леса несовместим с запахом евреев». Вскоре выпадет снег, и юные гитлеровцы будут украшать своих снеговиков желтыми звездами и ермолками. Многие евреи уже стали жертвами насильственной депортации: их увозят с вокзала Груневальд, в вагонах для скота, в первые концентрационные лагеря. На официальном языке эти люди — «политзаключенные», «пример в назидание другим», «захваченные во время облавы (имеется в виду ноябрьский погром)». Поезда же, в которые их «загружают», стоят на запасных путях на товарной станции. Желательно, чтобы население Берлина ничего о подобных сценах не знало. Оно и так уже начинает сочувствовать евреям, поэтому в настоящий момент никаких новых антиеврейских мер лучше не принимать. Только 28 ноября 1940 года, в четверг, партия сделает в этом направлении следующий шаг: она обратится к населению с призывом принять участие в съемках фильма «Das ewige Jude», «Вечный жид». В газете «Фёлькишер беобахтер» будет напечатано объявление, приглашающее всех желающих собраться на киностудии УФА, в Паласт ам Зоо (в кинотеатре у Зоологического сада), и рекомендующее «подавить свою жалость, которая более чем опасна». На следующий день синагога на Левицовштрассе, процветавшая во времена кайзера, станет местом сбора для депортируемых. Очень скоро закроются последние еврейские школы, а самое большое — не только в Германии, но и во всей Европе — кладбище иудейской общины на Гроссе Гамбургерштрассе будет закрыто и разграблено. На другом иудейском кладбище в Берлине, кладбище в Вайсензее, сотни стел и надгробий будут осквернены нацистскими эмблемами, разорены, профанированы. Похоже, евреи больше не имеют права покоиться в мире в земле немецкой столицы? Закроют и их госпиталь на углу Иранской и Школьной улиц. К концу 1944 года в Берлине еще будет проживать на нелегальном положении какое-то количество евреев; две тысячи из них поместят в концентрационный лагерь, наскоро устроенный в этом здании, изначально предназначавшемся для Красного Креста. Но сам Гитлер ни единого раза не употребит в своих публичных выступлениях слово «еврей».
Люди спускаются в метро
Шокировала ли берлинцев «Хрустальная ночь» в такой же мере, как расстрелы 1934 года, отстранение от власти Фрича и Бломберга, угроза войны, сгустившаяся в связи с аншлюсом и с планами вторжения в Чехословакию? Похоже, что да: первые трещины, возникшие в отношениях между рядовым населением и властью, теперь расширялись с каждым днем. 10 ноября 1938 года Гитлер признается в беседе с издателями и редакторами «Дойчер ферлаг» и «Берлинер моргенпост» (газет, традиционно придерживающихся правой ориентации и входящих в так называемую «группу гляйхшалтунг», оппозиционную по отношению к популярной прессе, которая прежде находилась в руках еврейских издателей): «Я сознаю, что обязан своей популярностью проявляемой мною — со всей очевидностью — настойчивой воле к миру. Это может привести к тому, что в головах многих людей угнездится идея, будто сегодняшний режим идентифицирует себя с этим желанием сохранить мир при любых обстоятельствах». Чтобы бороться с тем, что он считает недоразумением, «препятствием» на пути дальнейшего развития страны, обусловленным «определенной усталостью» и «безволием» своих сограждан, Гитлер укрепляет гестапо и СС. Та и другая организации определенно начинают раздражать берлинцев. На столичных военных заводах рабочие вдруг с удивлением замечают, что за их спинами стоят эсэсовцы и пристально наблюдают за их трудом, выискивая даже малейшие огрехи. «В городе люди уже перестают пользоваться германским приветствием — выбрасывать вперед руку. Они возвращаются к привычным для них формулам приветствия», — отмечает Рудольф Гесс. Согласно Шмидту,
[93] личному переводчику Гитлера, фюрер сейчас переживает момент депрессии, верит в свою близкую смерть. По свидетельствам близких к нему людей, этот циклотимик то бывает угрюмым и ощущает упадок духа, то, наоборот, демонстрирует повышенную активность. Получив информацию о том, что Гейдрих якобы собирается совершить на него покушение, Гитлер едва не отказался от поездки в Вену,
[94] как он сам потом признался дуче и Герингу (разумеется, сохранившему все свое хладнокровие в момент, когда фюрер потерял голову). Но уже 12 марта 1938 года Гитлер, похоже, был полон решимости подчинить себе Чехословакию, даже если этот шаг спровоцирует мировую войну. 1 октября 1938 года он принял все необходимые меры для мобилизации, что не вызвало никакого энтузиазма у населения столицы. «Тарпейская скала находится рядом с Капитолием», — сказал ему дуче, который повторит эту фразу, когда партизаны поведут его к виселице. 27 сентября, желая посмотреть, какова будет реакция берлинцев, Гитлер приказывает 2-й моторизированной дивизии пересечь столицу рейха с запада на восток. Дивизию отправляют на границу с Чехословакией. Войска, как и было предусмотрено, движутся по центральной оси города, проходят по Вильгельмштрассе, мимо здания рейхсканцелярии. Фюрер заранее известил горожан об этом грандиозном зрелище (через средства массовой информации, контролируемые Геббельсом); он предполагает, что огромные массы людей выстроятся вдоль всего пути следования солдат, что уходящих на фронт будут приветствовать восторженными криками и охапками белых цветов, что девушки будут бросаться им на шею…
