Историкам абсолютно нечего сказать о таких якобы имевших место «женах» царя, как Анна Васильчикова (о которой, по словам современных историков, «почти ничего не известно») и Василиса Мелентьева, о которой «ничего не известно»… Некоторые историки подвергают сомнению сам факт существования таинственной Василисы Мелентьевой, считая упоминание ее в летописи чьей-то позднейшей «шуткой» — то есть специальной вставкой!
А ведь есть еще мифические «жены», например, упоминавшаяся Наталья Булгакова, а также Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна… Вот где простор для клеветнических измышлений!
И потому вполне закономерно замечание митрополита Иоанна (Снычева) по этому поводу: «…сомнительно выглядят сообщения о «семи женах» царя и его необузданном сладострастии, обрастающие в зависимости от фантазии обвинителей самыми невероятными подробностями».
Стоит упомянуть и о том, что даты жизни и подробности биографии погребенных в Москве в Вознесенском монастыре цариц хорошо известны, у трех из них (кроме умершей девственницей Марфы Собакиной) были дети, тогда как по отношению к другим, не удостоившимся погребения в Москве «женам», ничего подобного утверждать нельзя. То, что они упоминаются в летописях или мемуарах, даже не может свидетельствовать о том, что они в действительности существовали.
Поэтому с уверенностью можно говорить только о четырех женах Иоанна Грозного, причем четвертый брак был совершен по решению Освященного Собора Русской Православной Церкви, и царь понес за него наложенную епитимию (церковное наказание). Четвертый брак был разрешен ввиду того, что третий брак (с Марфой Собакиной) был только номинальным, царица умерла, так и не став фактически супругой государя.
Наконец, надо помнить, что в царской жизни нет ничего личного, но все — направлено на благо государства. Ведь даже зачатие наследника престола было… общественным делом. Вся Москва извещалась специальным колокольным звоном, когда царь входил в опочивальню к царице (они жили в отдельных теремах), дабы православный народ молился о зачатии здорового телесно и духовно царевича. Нам сегодня просто не возможно понять то чувство религиозного трепета, которое испытывали русские к своему царю, являвшемуся для них выразителем Божией воли и истины.
Самое печальное, что этого не могут понять не только историки, воспитанные на догмах марксизма-ленинизма и впитавшие их в плоть и кровь, но и клирики православной церкви. Среди последних, как ни прискорбно, все шире развивается дух отрицания православного самодержавия. А ведь священномученик митрополит Киевский Владимир еще в начале XX века сказал: «Священник-немонархист не достоин стоять у престола Божия» — то есть не может стоять в алтаре и служить Литургию!
5. Вождь Воинствующей церкви
Всем памятен известный экспонат Третьяковской галереи. «Ну как же, как же!» — воскликнет наш культурный современник в 98 случаях из 100. — «Иван Грозный убивает своего сына!». И невдомек ему, современнику, что совсем иначе называется это злосчастное полотно: «Иван Грозный и сын его Иван. 16 ноября 1581 года».
Репин писал его с горячечной одержимостью. А. В. Жиркевич свидетельствует: «Репин рассказывал о той горячке, с какой он писал эту картину, не дававшую ему покоя ни днем, ни ночью, пока не удалось воплотить выношенные душой образы».
С самого момента своего создания картина подвергалась ожесточенной обструкции, прежде всего, в самой Академии художеств. «Возмущение там, — пишет Ф. Ф. Бухгольц, — доходило до того, что устраивались публичные лекции в конференц-зале Академии специально для того, чтобы объективно и критически разобрать репинское полотно».
«Уничтожающей критике его подверг профессор анатомии Ф. П. Ландиерт, который доказал, что «картина написана лживо, неправильно, без знакомства с анатомией». Лекция профессора позднее была опубликована во 2-м выпуске «Вестника изящных искусств» за 1885 год. Критика картины шла постоянно. Например, 16 декабря 1891 года в газете «Русская жизнь» появилась статья врача-практика, которая так и называлась: «Картина Репина «Иван Грозный и его сын Иван» с точки зрения врача». Автор, не ставя перед собой задачу умалить силу, несомненно, громадного таланта Репина, на основании данных науки и практики доказывал, что вся картина написана вопреки природе. Он нашел и показал читателям массу противоречий в картине, которые невозможно было обойти вниманием. Причем сделал это доказательно и детально.
Мало кто знает, что столь вольное распоряжение талантом дорого обошлось и самому художнику: его правая рука стала сохнуть на глазах. Недаром в Священном Писании сказано: «не прикасайтесь к помазанным Моим» (Пс. 104:15).
К счастью, от прошедших веков нам остался ряд совершенно иных изображений царя Иоанна.
Первой и ключевой в этом ряду является икона «Благословенно воинство Небесного Царя» (позднее название «Церковь воинствующая»), находящаяся в настоящее время в экспозиции Государственной Третьяковской галереи. Она была создана во второй половине 50-х годов XVI века в иконописной мастерской свт. Макария, митрополита Московского, предположительно, по его собственноручным эскизам. Непосредственным поводом для создания иконы послужило взятие Казани, ставшее поворотным моментом в истории государства Российского, моментом рождения новой православной империи.
Икона создавалась для Успенского собора Московского Кремля. Вскоре после венчания на царство (1547 г.) по заказу царя было выполнено и установлено в Успенском соборе царское моленное место (1551 г.). Некогда подобное моленное место (а по существу — трон) находилось в главном соборе Византийской империи — святой Софии в Константинополе. На него восходил император после свершения над ним Таинства Миропомазания при священном венчании на царство. На том же троне византийские базилевсы (божественные — в переводе с греческого) молились и в православные праздники. После падения Византии и помазания на царство русского православного царя этот обычай перешел на Русь. У византийского трона была одна особенность — он был двухместный. На левой части трона восседал базилевс, а правая была пуста — на ней незримо присутствовал Сам Христос.
Икона составляла с царским местом единый идеологический и культурный комплекс. Расположенная вблизи царского места, она во время Богослужения всегда была доступна взору государя. Однако она служила не для «вспоминания» о величайшей его победе, а для постоянного, ежедневного напоминания помазаннику Божиему о его обязанности перед Церковью Христовой и народом Божиим: защищать чистоту Православной веры, служить покровителем православных во всем мире.
Эта миссия иллюстрируется изображенным на иконе исходом Церкви — народа Божиего — из Града обреченного в Новый, небесный Иерусалим. Апокалиптические мотивы соединяются в иконе с воспоминанием о конкретном историческом событии: завоевании Казанского царства.
Мы видим на иконе не только абстрактное изображение членов земной, воинствующей Церкви, сплотившейся вокруг центральной фигуры предводителя (средняя колонна воинов), но и выступивших ей на помощь небесных заступников Святой Руси, святых князей и воинов. Это конкретные исторические личности: свв. князья Дмитрий Донской, Феодор Ярославский с сыновьями Давидом и Константином, Александр Невский, Борис и Глеб и множество других защитников земли Русской из рода Рюриковичей.
