Возвращаясь вновь к боевому донесению командира БТЩ «Защитник», в части зафиксированного по времени колоссального взрыва на 35-й батарее в 01.12 2 июля 1942 года следует отметить, что у Моргунова в его книге «Героический Севастополь» взрыв 1-й башни указан в 0 час. 35 мин., а 2-й — в 01 час. 10 мин. В известной рукописи Л. Г. Репкова «Береговая артиллерия в героической обороне Севастополя 1941–42 гг.» написано, что в 00.30 2 июля был взорван вход в правый КДП батареи, через 30 минут взорвана 1-я башня, а в час тридцать 2-я башня. Где правильно? Зафиксированный документально с моря в 01.12 взрыв, определяющий и по времени, к нему подходит более всего подрыв 2-й башни. Есть и другие варианты. По информации Л. Г. Репкова, подрыв производила группа батарейцев в составе 12 человек во главе со старшим сержантом Побыванцем. Закладка подрывных зарядов производилась под руководством военинженера К. П. Белого, исполняющего обязанности инженерного отдела ЧФ
[277].
Итак, после прибытия на рейд 35-й батареи 2-х тральщиков и 7 сторожевых катеров в 01.15–01.20 2 июля и передачи им с причала указания о порядке приема людей к причалу направился первый катер. По воспоминаниям ветеранов обороны, после подрыва батареи действительно начался сильный артиллерийский и пулеметный обстрел района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова всполошившимся противником.
Конечно, в такой обстановке командирам тральщиков и сторожевых катеров было нелегко разобраться в истинной обстановке на берегу. Создавалась иллюзия ночного наступления противника.
В ряде воспоминаний отмечается, что когда пришли тральщики и сторожевые катера, то с разных мест на берегу, а не только с причала, их стали вызывать сигнальными фонарями — «морзить». Все переговоры сводились к просьбе подойти к берегу и забрать их.
Старшина 1 статьи Алексеенко, находившийся в эту ночь возле взорванных башен батареи, видел, как катера сигналили клотиковыми огнями, отвечая на сигналы с берега.
Кроме того, эта ночная картина севастопольского берега, озаряемого яркими вспышками разрывов снарядов и мин, непрерывным гулом артобстрела района 35-й батареи и всего Херсонесского полуострова, пулеметной и автоматной стрельбой, вынуждала корабли не стоять на месте, а маневрировать у берега, во избежание попадания случайных вражеских снарядов. Эти обстоятельства значительно усложняли прием с воды плывущих к ним защитников Севастополя.
Но самым непонятным и отрицательным в этой драматической ночи было то, что никто из командиров прибывающих кораблей, старших групп не попытался выяснить и наладить связь с командованием на берегу для уточнения обстановки, как об этом говорят факты. Попытка же Ильичева передать приказание на прибывшие катера сигнальным фонарем «Здесь врид комфлота, приказываю подойти к берегу» не возымела сразу должных действий, как это следует из показаний Линчика и Островского, приводимых дальше по тексту. По-видимому, для командиров катеров это обстоятельство было неожиданным среди многих других семафоров или просто мигания с берега фонарем. Почему Ильичев в семафоре так обозначил свою должность?
По этому поводу М. Линчик рассказывал, что Октябрьский перед своим уходом из 35-й батареи в начале ночи 1 июля сказал Ильичеву: «Ты остаешься за меня». Так тогда Ильичев сообщил Линчику
[278].
Но надежда на эту всемогущую фразу не сработала. Видимо, это получилось потому, что в первый момент своего прибытия на рейд 35-й батареи внимание командиров кораблей было обращено на рейдовый причал, откуда, как полагали командиры, было дано им указание по организации эвакуации, то есть там находилось, по их мнению, командование. На остальные сигналы с берега они не обращали внимания. Но вот прошло какое-то время, и первый катер подошел к неразрушенной секции причала и принял людей. Находившийся в тот момент Заруба с Новиковым на скале на оконечности причала вспоминает, что «второй катер подошел к обрыву — это подавал сигнал капитан 3 ранга Ильичев, вызывая корабли. Мне рассказывали, что Ильичев мог в числе первых попасть на подошедший сторожевой катер, но он самоотверженно выполнял свой долг. Ильичев крикнул командиру катера: „Отходи!“»
[279].
Но это было не совсем так в части Ильичева, как рассказывал Линчик, который был все время рядом с ним.
Об обстоятельствах подхода одного из катеров к берегу старший лейтенант В. Гусаров писал так:
«На берегу я приказал своим старшинам раздеться и плыть к катерам. Когда я плыл сам, то заметил, что со скалы дают семафор Ратьером. Я прочитал текст: „Командиру катера, немедленно подойдите к скале, здесь командиры штаба флота“. А сигнальщик прочитал, что там комфлот (так оно и было, но этот семафор давал Островский с другого места неподалеку от первого. — Авт.) и доложил командиру. Последний решил подойти к этой скале. Стал разворачиваться кормой, потихоньку рывками пошел. Я крикнул своим старшинам Зоре и Кобецу плыть к катеру. Они отозвались, плывем. И когда катер коснулся скалы, все, кто там был, бросились на катер и катер стал малым ходом отходить. Я уцепился за привальный брус и подбежавший матрос меня вытащил на палубу. Я узнал, что сигнал с берега подавал Островский. На катер попали командир и комиссар 35-й батареи и много офицеров, всего 119 человек при норме 40»
[280].
Следующий свидетель этой драматической ночи, капитан-лейтенант А. Суворов, также находившийся на берегу под 35-й батареей в группе командиров 35-й батареи и штаба флота, писал, что с помощью краснофлотца-сигнальщика с Херсонесского маяка Гринева было передано фонарем Ратьера приказание на один из катеров «подойти к берегу, здесь командиры флота и армии». И один из катеров подошел к ним и, по словам Суворова, принял 145 человек, из них 80 командиров из Береговой обороны и 35-й батареи
[281].
По рассказу капитан-лейтенанта Островского, дело обстояло так: «Мы вышли на берег по подземному ходу. Я лично вызывал фонарем катера. Сигналил кораблям, но они не подходили. Видны были силуэты двух или трех катеров. Ильичев стоял рядом и ожидал подхода их, но они не подходили и не отвечали. Практически там подходов не было. Причал поврежденный. Кошелев, прокурор Черноморского флота, бригадный военюрист, находился справа от меня. Как сейчас помню, был он в реглане, скучный. Да веселых там не было. Полковник Горпищенко, командир бригады морской пехоты находился рядом. Горпищенко на катер переправили матросы. Они связали из автопокрышек плотик, посадили его и подтолкнули. Ильичев мне говорит: „Раз не отвечают, плыви“. Много народа плыло к катерам, ну и я поплыл. Некоторые тонули, не хватало сил. Мне был брошен канат с катера и я взобрался на борт. Это было где-то после двух часов ночи. Командиром катера, как я позже узнал, был Еремин (командир СКА-071 лейтенант С. Т. Еремин. — Авт.). На этот катер подняли и Горпищенко». На этот катер попал и В. Гусаров
[282].
