Вечером третьего марта наконец все готово. Силарду оставалось лишь переключить тумблер и наблюдать за экраном. «Мы видели молнии. Некоторое время мы наблюдали за ними, а потом отключили все и пошли по домам». Вскоре после этого один таинственный телефонный звонок отвлек Эдварда Теллера от музицирования. Он как раз сидит за фортепьяно, его друг играет на скрипке, и вдвоем они стараются «заставить Моцарта звучать, как Моцарт», — вспоминает Теллер. Мужчина по телефону произносит по-венгерски одну-единственную фразу: «Я нашел нейтроны» и кладет трубку. Для одинокого пешехода по пути в отель King's Crown больше нет сомнений, что земля неизбежно пойдет прямиком к катастрофе, если он не сохранит в тайне найденное сегодня доказательство появления избыточных нейтронов как необходимое условие для атомной бомбы.
Силард и в Америке придерживается полюбившейся ему еще в Берлине привычки непрошено слоняться по лабораториям и раздавать получающим зарплату коллегам бесплатные советы вечно безденежного selfmademan'а. Одна из его излюбленных жертв — Исидор Раби. Мучитель Силард всякий раз угощает его новой идеей эксперимента, пока однажды у Раби не лопается терпение: «А не пошел бы ты отсюда, — злится он. — Ведь ты уже всю физику наизнанку вывернул. У тебя просто слишком много идей. Иди домой, прошу тебя» . Сразу после своей находки избыточных нейтронов Силард наносит визит Ферми. Раз уж нобелиат устраивает свои водные шоу в том же здании, почему бы не зайти, не глянуть, все ли там в порядке, и не дать бедняге решающий совет.
Ферми поначалу огорошен советом Силарда, однако все же соглашается с тем, что нейтроны из его радоно-бериллиевого источника слишком быстрые, чтобы успешно коммуницировать с ядром урана. Поэтому Силард предлагает ему свой, более сподручный нейтрономёт, который лучше годится для наблюдений за высвобождением нейтронов, а именно: один грамм чистого радия. Не так давно Силард с восхищением убедился, что в Манхэттене, на этом великолепном острове с штурмующими небо домами, действительно можно купить все. Неподалеку оказалась даже корпорация «Эльдорадо радий», предлагающая радий напрокат. За пару сотен долларов можно пользоваться им три месяца. Деньги для этого Силард, естественно, тоже взял взаймы. С более эффективным источником нейтронов теперь и Ферми открывает «ровно два» освобождающихся нейтрона при каждом расщеплении ядра. И Силард неистово радуется, что ему удалось предложить Ферми, «изобретателю» медленных нейтронов, его же собственное открытие в качестве решения проблемы.
И вот оба иммигранта и молодой Андерсон сообща планируют новый великий эксперимент, который должен привести к более точным результатам. Ведь и находка Силарда была в конце концов не очень точной. Он тоже мог лишь приблизительно оценить число высвобождающихся при каждом расщеплении нейтронов: «около двух». Силарду удается так уболтать двух уроженцев России, которым принадлежит расположенная за углом корпорация «Эльдорадо радий», что они передают ему бесплатно пятьсот фунтов оксида урана. Правда, вольный исследователь, рожденный для независимости, отказывается оттаптывать себе ноги в трудоемком эксперименте в лаборатории у Ферми, выполняя скучную поденную работу — набивая грязный оксид урана в пятьдесят две тонкие трубки, замешивая растворы сульфата магния, а при необходимости еще и беря на себя ночные дежурства для наблюдения за радиоактивностью. В конце концов ведь решающий вклад в успех эксперимента он уже сделал — своей радийной пушкой и возом урана, — так он считает. Грязную работу могут сделать и другие. Тем не менее он соблюдает приличия и нанимает ассистента, который выполняет за него его долю работы, а сам опять оставляет себе время на обдумывание. Но когда наступает пора оценивать результаты, Силард снова тут как тут и радуется вместе со всеми, что при обстреле урана высвобождается нейтронов больше, чем захватывается. Однако в глазах Ферми Силард своим неколлегиальным поведением совершил «смертный грех». В своих будущих экспериментах он отказывается от сотрудничества с этим индивидуалистом. Но тот вовсе не придает этому значения и уже обдумывает новые опыты.
Правда, лавры за это открытие снискали не Силард и Ферми, а Фредерик Жолио-Кюри и его сотрудники Ганс Альбан и Лев Коварски. Спустя всего пять дней после неопубликованного результата опыта Силарда, проведенного третьего марта, они получают экспериментальное доказательство «более одного [высвобождающегося] нейтрона» и публикуют свой результат двадцать второго апреля в журнале «Природа». В этой статье Жолио-Кюри со всей очевидностью избегает слов «атомная бомба» как возможного следствия из его доказательства. Однако само расщепление ядра он обозначает как «ядерный взрыв» — не скрытая ли это ссылка на его нобелевскую речь 1935 года, в которой он предостерегал от бомбы? Вскоре после этого парижская группа уточняет его находку: статистически при каждом расщеплении ядра высвобождается 3,5 нейтрона. Самое позднее теперь, в апреле 1939 года, физики должны были понять, что путь к машине для получения ядерной энергии и атомной бомбе предначертан. Поэтому нет ничего неожиданного в том, что некоторые немецкие ученые — по патриотическим мотивам или из личного честолюбия — дали понять правительственным органам, что атомная энергия обладает могучим военным потенциалом. К числу первых принадлежат гёттингенские физики Георг Йоос и Вильгельм Ганле. Они пишут в Рейхсминистерство науки и ссылаются непосредственно на работу Жолио. Силард разочарован, что французы не вняли его призыву сохранять в тайне информацию, которая допускает ассоциации с бомбой. Но и Ферми не вполне разделяет страхи Силарда. Его осторожный расчет на тот момент дает цепной реакции шанс в десять процентов, тогда как Силард исходит из фифти-фифти.
И снова интуиция Нильса Бора опережает всех и приводит к основополагающему открытию. Природный уран состоит из двух изотопов: на тысячу атомов урана-238 приходится семь атомов урана-235. Тут Бор, заручившись ежедневно нарастающими сведениями об опытах по расщеплению ядра, считает возможным выдвинуть гипотезу, что при облучении урана медленными нейтронами расщеплению подвержены лишь эти редкие ядра с 235 частицами. Мнение Бора заметно остудило рассуждения о спонтанно протекающей цепной реакции. Ибо что пользы от 3,5 высвобождающихся, по Жолио, нейтронов на каждый процесс расщепления, если они тут же навсегда поглощаются доминирующей массой ядер урана-238, так и не успев вызвать цепную реакцию?
Этой весной Бор уже вовсю обсуждает со своими принстонскими коллегами возможность создания бомбы. Технические трудности отделения изотопа уран-235 в достаточном количестве от уран-238 кажутся ему в то время все же непреодолимыми. Ведь оба изотопа почти не различаются ни по химическим, ни по физическим свойствам. Надо всю страну превратить в одну колоссальную урановую фабрику, чтобы достичь этой цели, — размышляет Нильс Бор.
Третьего марта 1939 года, в тот самый день, когда Силард оторвал своего земляка Теллера от его моцартовских этюдов, Отто Ган пишет Лизе Мейтнер длинное письмо. Он жалуется, что открытие расщепления ядра — по его ощущению — постепенно уплывает у них со Штрассманом из рук. Мол, по всей видимости, то, что научные журналы забывают упоминать их совместно опубликованные статьи и при этом питают особую благосклонность к Жолио-Кюри, как раз и позволяет сложиться впечатлению, будто французы одновременно вышли на тот же след, что и он со Штрассманом. Мол, Фредерик Жолио-Кюри уже позволяет чествовать себя во Франции как единственного открывателя расщепления ядра, а все дело кроется в его «подлом» трюке намеренно искаженного цитирования. Сенсационные всплески на осциллографах в американских лабораториях, моментально вразумляющие любого журналиста, вызывают куда больше шума, чем с трудом осуществимые химические доказательства расщепления ядра, которые скрупулезно собрали Ган и Штрассман. Физики, похоже, вырвали открытие из рук радиохимиков.
