Обращает на себя внимание тот факт, что эти санджаки располагались на территории Анатолии и были важными центрами. С начала XVI в. из-за близости к Стамбулу, который стал столицей Османского государства, санджаки Кютахья, Амасья и Маниса приобрели большое значение и стали называться «шахзаде санджагы»50. Позже, во второй половине XVI в., из-за своей близости к столице санджак Маниса стал местом правления последних двух шахзаде (будущие султаны Мурад III и Мехмед III), отправленных на правление санджаком51. Даже после заключения шахзаде в «кафесе» Маниса сохранила свое значение как «шахзаде санджагы» до правления султана Мехмеда IV. Однако вместо шахзаде туда отправляли должностных лиц мютеселлим.
По своей организационной структуре двор шахзаде состоял из тех же служб и должностей, которые находились при центральной власти. При отправлении шахзаде на правление санджаком в качестве наставника и воспитателя шахзаде их сопровождали опытные должностные лица (лала)52. Они были ответственными за поведение шахзаде в санджаках и должны были присмотреть за их действиями вдали от центральной власти. В санджаках шахзаде не могли чеканить монету со своим именем, а на пятничных молитвах не упоминались их имена. По остальным вопросам шахзаде были полновластными правителями в пределах своего санджака. Однако о своих действиях и назначениях они сообщали в Стамбул, где получали одобрение верховной власти и отмечались в реестрах, хранящихся в столице. В санджаках вместе с лала находились другие должностные лица, такие как силахдар, капыджыбаши, миралем, мирахур, капы агасы, солак, пейк и другие. Большинство из них назначались верховной властью и сопровождали шахзаде при его отправке в санджак. Некоторые шахзаде сами участвовали в управлении своим санджаком53. По словам историка Печеви, когда шахзаде Мехмед был отправлен на правление санджаком Маниса в 1583 г., его свита состояла примерно из двух тысяч человек, отобранных из опытных и видных государственных должностных лиц54.
Неизвестно время зарождения традиции сопровождения матерями своих сыновей при их отправке на правление в провинцию. Возможно, уже жена второго османского султана Орхана, та самая, что оказывала знаки внимания средневековому путешественнику Ибн Баттуте, находилась в Изнике вместе со своим сыном Сулейманом55. Они вместе с лала должны были участвовать в воспитании шахзаде и присматривать за ними, чтобы те не предпринимали никаких действий против центральной власти.
Матери шахзаде организовывали их гаремы и управляли ими. Они подбирали наложниц и таким образом определяли будущих наследников престола. В том числе от этого выбора зависело рождение нового поколения, внуков правящего султана. Матери шахзаде после отправки сыновей на управление санджаками получали относительную самостоятельность в своих действиях; они уже не находились под зорким наблюдением старшего поколения, представителем которого всегда выступала мать правящего султана. Например, Гюлыыах-хатун, мать шахзаде Мустафы, сына султана Мехмеда II, была вместе со своим сыном, когда тот правил в санджаке Конья. Чичек-хатун, мать младшего брата Мустафы Джема, была рядом со своим сыном, когда тот был назначен на правление санджаком Конья после смерти старшего брата56.
Матери шахзаде смотрели не только за действиями своих сыновей, но и за его окружением. В своем письме, которое было направлено султану Баязиду II, мать шахзаде Алемшаха Гюльрух указывает причину неудовлетворительных действий своего сына в отношении верховной власти. Она перечисляет существующие проблемы, связанные с ее сыном, и обвиняет семь человек, включая его лала, врача и учителя, которые являлись причиной возникновения этих проблем. Главным виновником этих проблем она считала лала своего сына: «…мой Высокочтимый Султан, в таком сложном возрасте ему нужен такой добропорядочный лала, который постарался бы научить его правилам веры и правды и направлял бы его все время к добру. Он изгнал бы всех зловредных лиц, находящихся вокруг него, и научил бы его справедливо управлять своими подданными. Теперь же у него есть такой лала, который стал во главе всех беспорядков и объединился со всеми зловредными лицами…» Лала и других лиц она обвиняет в том, что научили ее сына употреблять алкогольные напитки, чтобы он легко соглашался с их предложениями, которые были «против обычаев и законов». На трезвую голову он никогда бы не согласился с этими предложениями. Заботясь о здоровье своего сына, она говорила, что он с трудом оправился после месячного злоупотребления алкоголем (Алемшах умрет в возрасте 47 лет от алкоголизма). Гюльрух-хатун «не стала терпеть действия этих зловредных и бессовестных смутьянов» и старалась обратить внимание султана на действия лала. Гюльрух-хатун также жаловалась на то, что лала чрезмерно расходует средства его сына. В конце письма Гюльрух умоляла султана, чтобы тот снял с должности этих семерых: «Мой Высокочтимый Султан, услышь мои стенания… сними с должности его лала и врача, так как они являются зловредными смутьянами… и отправь к своему сыну благоверных мусульман…»57
Мать шахзаде была самой верной его союзницей среди членов султанской семьи. Хорошее положение шахзаде также было выгодно его матери, и не только простое желание власти заставляло ее делать все возможное и невозможное для вступления своего сына на престол. Если их совместные действия оказывались безуспешными, то судьба побежденного шахзаде была предрешена, и матери оставалось только оплакивать своего сына. Поэтому мать была самой главной помощницей шахзаде в борьбе за престол. Она обладала достаточными богатствами, имела определенные связи внутри султанского двора. Ее статус в качестве матери сына султана и ее роль при дворе сына в санджаке предполагали, что она могла оказать действенную помощь сыну в его борьбе за престол58.
Матери шахзаде были ответственными за подобающие действия своих сыновей перед верховной властью. В свою очередь, султан был уверен, что мать шахзаде будет делать все возможное, чтобы поведение ее сына было безупречным или казалось таковым в глазах его отца, поскольку при жизни султана судьба и жизнь шахзаде, а также его матери полностью зависели от султана. Присутствие матери шахзаде в санджаке рядом со своим сыном было препятствием для осуществления возможных корыстолюбивых замыслов лала. Удаление матерей шахзаде из столицы в санджаки мешало им собирать сильных союзников для возведения сыновей на престол. Если бы они оставались в столице, то могли бы иметь более легкий доступ к своим потенциальным союзникам, могли бы создавать группировки, заинтересованные в приходе их сыновей к власти. Хасеки султана Сулеймана Хуррем-султан стала ярким примером того, насколько опасным может стать пребывание матери шахзаде в столице59.
Если шахзаде удавалось занять престол, то его двор, который был сформирован в провинции, становился основой султанского двора в столице. Завязавшиеся во дворце шахзаде отношения были началом будущих союзов во дворце султана. По этой причине в междоусобной борьбе, которая особенно остро ощущалась в XV и XVI вв., судьба шахзаде очень сильно влияла на судьбу его ближайшего окружения. Дворцы шахзаде одновременно были своеобразными культурными центрами, привлекающими поэтов, ученых и религиозных деятелей. Уверенный в себе и имеющий определенный талант литератор связывал свою судьбу и карьеру с каким-нибудь шахзаде, тем более что устроиться при дворе шахзаде было несравненно легче, чем «конкурировать» с другими такими же литераторами в столице империи60. Естественно, и шахзаде нуждались в наличии таких поэтов и литераторов, которые прославляли бы их достоинства и добродетели.
