Он не отменил субботу. Он защищал облегчение субботней практики (его изречение «Суббота для человека, а не человек для субботы» было общеизвестной фарисейской поговоркой). Он не отменял законов о пище, которые продолжали соблюдаться его непосредственными учениками в Иерусалимской церкви после его смерти. Он не отменил законов о ритуальной чистоте (после исцеления прокаженного он велел ему: «пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей» (Мк., 1:44)). Единственный закон о нечистоте, который он критиковал, это вышеупомянутый обычай омовения рук, который не является библейским.
Подлинность приводимой в Евангелиях критики Иисусом фарисейства: «устраняя слово Божие преданием вашим» (Мк., 7:13) сомнительна. Это типичная саддукейская жалоба, сделанная на том основании, что фарисеи своими реформами ослабили значение древних законов еврейского Писания. Будь эта жалоба подлинной, она означала бы, что Иисус не одобрял все те реформы, путем которых фарисеи сделали Письменный Закон менее жестким.
Это означало бы, что он выступал за возврат к буквальному толкованию закона «око за око», к испытанию заподозренных в супружеской неверности жен «горькой водой», к публичному выставлению невестой доказательств своей невинности и к другим библейским установлениям, которые фарисеи видоизменили путем своего «предания». Однако из других изречений Иисуса очевидно, что он был весьма далек от осуждения этих фарисейских «добавлений», напротив, активно их защищал (хотя редакторы Евангелий скрывают тот факт, что Иисус защищал фарисейские реформы, и представляют дело так, будто это оригинальные моральные доктрины самого Иисуса).
Мы видели в главе 7, что фарисейство было движением бедняков и угнетенных, в противоположность саддукеям, партии богачей. Такие изречения, как «удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие», характерны для фарисеев, и особенно для их крайнего крыла, зелотов, чьи цели были подобны коммунистическим. Начало Нагорной проповеди «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное» дышит фарисейством и перекликается со многими отрывками еврейского Писания. Изучение истории и идеологии фарисеев, в противоположность той злобной карикатуре на них, которую мы находим в Евангелиях, неизбежно приводит к выводу, что Иисус был членом этой партии
[67]. Некоторые из жестоких споров между Иисусом и фарисеями, о которых говорится в Евангелиях, в первоначальной версии были, по всей вероятности, дружескими дискуссиями. Сравнивая версию беседы Иисуса с «книжником» (Мк., 12) с позднейшими версиями того же эпизода (Мф., 22 и Лк., 10), можно понять сам процесс редактирования Евангелий.
В бытность раввином Иисус занимался в основном учительством, но, когда он стал пророком, жизнь его стала гораздо более политически активной. Но в Евангелиях, какими они дошли до нас, главным делом жизни Иисуса становятся поучения. Это достигается преувеличением их оригинальности, в результате чего Иисус предстает эпохальным новатором, который неизбежно должен был вызвать вражду у еврейских лидеров того времени. Все это было частью стараний скрыть истинную причину казни Иисуса, а именно его оппозицию к Риму.
В этой связи требует комментариев один важный аспект поучений Иисуса, а именно его мнимый пацифизм. Если Иисус действительно был пацифистом, тогда, конечно, он не представлял угрозы для римлян. Однако тогда очень трудно понять некоторые эпизоды, упоминаемые в Евангелиях. Почему он изгонял менял из Храма бичом? Любой меняла, на чьи плечи опускался бич Иисуса, был бы вправе считать Иисуса весьма странным пацифистом. Нужно ли понимать это так, что Иисус был пацифистом только по отношению к римлянам, но не к евреям? Если он так сильно возражал против осквернения Храма еврейскими менялами, почему же он не возражал с той же силой против осквернения Святой земли римскими идолопоклонниками?
Если Иисус был пацифистом, то почему же он сказал: «Не мир пришел я принести, но меч» (Мф., 10:34)? И почему в критический момент своей деятельности, в ночь после Тайной вечери, он роздал мечи своим ученикам? (Этот эпизод сохранился только в одном Евангелии, от Луки.)
Иисус явно не был пацифистом. Его «пацифизм» есть часть вымысла о его безвредности и лояльности к Римской империи. Этой историей христианская церковь надеялась усыпить подозрения римлян в том, что христиане являются подрывной группой.
Матфей вкладывает в уста Иисуса следующие слова:
«А я говорю вам, не противься злому: но кто ударит и правую щеку твою, обрати к нему и другую; и если кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф., 5:40).
Такие слова суть идеальный рецепт для распространения зла. «Не противься злу» — это формула умиротворения. Что мог на деле сказать Иисус, так это «Не говори: „я отплачу за зло“» (как в Притч., 20:22), что означало следующее: «Не мстите по принципу зуб за зуб. Причиненные несправедливости не дают права на месть».
Требование «Не противься злому» есть отрицание всего, что отстаивали евреи. Писание полно персонажей, противившихся злу, — спасителей народа, боровшихся против внешних угнетателей — филистимлян, ассирийцев, греков, а также против дурных еврейских правителей. Для эллинистических мистиков, из-за политического отчаяния и чувства собственного бессилия обращавшихся к внутренней жизни, такое изречение могло служить утешением. Но для евреев с их несокрушимой надеждой на Царство Божие на земле оно было бессмысленно. Только отчаянное положение христианской церкви, в котором она оказалась после 70 г. н. э., могло привести к тому, что это изречение было приписано Иисусу.
Воспитанный в Галилее, центре идеалистического Сопротивления Риму, месте рождения зелотского движения и его лидера Иуды Галилеянина, Иисус не мог не осознавать трагедии утраты еврейской независимости и не страдать от присутствия свирепых и беспощадных идолопоклонников в святых местах народа Божия. Он должен был пылко ожидать приближающегося искупления, ждать спасителя, ниспосланного Богом, чтобы избавить евреев от иноземной оккупации. Его не могла не потрясти попытка Пилата осквернить Святой город. Это было в 26 г. н. э., когда Иисусу исполнилось 30 лет и он уже стал раввином. Его должно было взволновать выступление Иоанна Крестителя с пророческим известием о приближении Царства Божия. А вскоре после этого он почувствовал, что и сам призван к сходной пророческой миссии.
Из Евангелий достаточно ясно, что первое появление Иисуса как общественной фигуры произошло в роли пророка, а вовсе не в роли мессии. Подобно Иоанну Крестителю, он возвещал пришествие Царства Божия и призывал народ поверить «благой вести» и каяться. На протяжении этого периода он обычно изображается пророком (например, Мф., 8:57). Исключением является Евангелие от Иоанна, которое отличается от более ранних Евангелий тем, как в нем поданы личность и биография Иисуса, и которое, как мы увидим, было в большой степени продуктом церковного мифотворчества.
Ясно также, что Иоанн Креститель никогда не подчинялся Иисусу. Напротив, движения Иоанна и Иисуса были сходны по целям и даже в чем-то соперничали. Сцены, описывающие Иоанна признающим превосходство Иисуса («я недостоин нагнуться и развязать повязку на его ногах»), опровергаются другими случаями, сохранившимися в Евангелиях и показывающими, что Иоанн был равен Иисусу. Мы знаем, что движение Иоанна продолжалось после его смерти и что его сторонники лишь постепенно были поглощены христианской церковью. Сцены, в которых Иоанн показан подчиняющимся Иисусу, предназначены как раз для того, чтобы способствовать этому поглощению и ускорить его, и никакой исторической ценности не представляют. Введение в Евангелие от Луки, написанное им как старательное подражание Ветхому Завету или стилизация под него, содержит сюжет, когда не рожденный еще младенец Иоанн подпрыгивает в чреве матери в знак того, что признает превосходство нерожденного младенца Иисуса
[68]!
