Однако на тот момент в Древнем Риме ядами еще практически не пользовались. Зато во времена Овидия (он умер в 17 году н. э.) этим занимались буквально все, кому не лень: поэт писал о том, как люди жили за счет грабежей, причем большую часть своей добычи они захватывали, отравляя прежних владельцев. Гость мог пострадать от хозяина дома, писал он, а тесть от зятя. Даже между братьями редки были привязанность и взаиморасположение, мужья же жаждали смерти своих жен, которые отвечали им тем же, тогда как кровожадные тещи варили смертоносные отвары, и «раньше времени сын о годах читает отцовских»
[7].
Лукуста была родом из Галлии, но жила она в Риме, где занималась особым ремеслом — поставляла отборные яды для избранного круга в высшем свете. Порой она лишь оказывала необходимые консультации по применению, а вот для слабых духом или для неопытных в такого рода делах Лукуста даже брала на себя миссию дать яд выбранным жертвам — в том числе и членам императорской семьи.
Светоний назвал ее как источник, откуда мышьяк попал в руки Нерона, который и отравил им Британника, сына Клавдия. Лукуста сначала сделала слишком мягкую дозу, за что Нерон избил ее плетью. Лукуста же уверяла его, что при небольшой дозе не так явно будет видно, что смерть наступила в результате отравления, однако Нерон потребовал сделать яд сильнее, воскликнув, что его, мол, ничуть не страшат Юлиевы законы об отравителях
[8], а когда это было сделано, то сам испытал его на козле — тут оказалось, что и эта доза была еще не слишком действенной.
Когда Лукуста еще больше уварила снадобье, он дал его поросенку. Тот мигом издох, и Нерон тем же вечером приказал подать Британнику остаток зелья с питьем, притом в своем присутствии — Лукусте же он даровал свободу, хотя на тот момент она как раз была под стражей, приговоренная к смерти за многие случаи отравления. Он позже посылал к ней учеников. Лукусту все же казнил лишь преемник Нерона, император Гальба, в 68 году н. э.
Но если не говорить больше об отравителях, нельзя не отметить такое обстоятельство: жители Рима в ту эпоху ежедневно потребляли столько свинца, что одно это, казалось бы, должно было отравлять их организмы и делать их самих ядовитыми. Ведь свинец был и в их питьевой воде, и в вине — причем не только свинец, но и многие другие вещества, которые в естественном состоянии, в природе, являются ядовитыми. Правда, мало какие из них были на вкус такими же сладкими, как ацетат свинца, который часто называют «свинцовый сахар», а римляне прозвали «сапа»: они прибавляли его к вину для улучшения вкуса — вино-то они улучшали, а вот им самим от него лучше не становилось, да и настроение от него не улучшалось вовсе.
Ацетат свинца выделялся среди прочих ядов своим сладким вкусом, и здесь возникает очевидный вопрос: почему столь многие яды горьки на вкус? Ответ, наверное, будет тот же, что и ответ на вопрос, почему у многих ядовитых животных яркая раскраска. Чтобы отпугивать хищников. Они просто подают знак «Не смей!», как бы говорят: «Даже и не думай наступить на меня» — и благодаря этому им чаще всего даже не приходится защищаться. Растения, со своей стороны, способны потерять некоторую часть своей массы, — чтобы ее горький вкус тут же подал точно такой же сигнал «Не смей!», что и сигнал от яркой раскраски. Но сигнал, посылаемый неприятным вкусом яда, куда более прямолинеен. Неприятный вкус хорошо справляется с травоядными любого размера и любой остроты зрения, он ощущается быстрее, чем действие яда, однако яд дает возможность навеки избавиться от всех тех, кто не в состоянии воспринять даже такой прямой намек.
Благодаря связи яда и горечи нам всем, вероятно, повезло — кроме тех, пожалуй, кто стал жертвой коварных ухищрений отравителей. А ведь последним пришлось в результате полагаться только на небольшой набор тех ядов, чаще всего минерального происхождения, что почти не имеют вкуса. Даже в этом проявлялся в некотором роде эволюционный процесс. Отравители, вроде доктора Лэмсона (с ним мы еще встретимся позже), стремились найти яды, которые никому не удалось бы обнаружить, тогда как «хорошие ребята», благородные личности работали не покладая рук над тем, чтобы закрыть любые лазейки для отравителей, найти способы обнаружения каких угодно, самых незаметных ядов.
Мы прошли часть эволюционного пути, обитая в ядовитой атмосфере, притом это касается всех живых существ — и нас, людей, и полевых животных, и птиц, и рыб, и даже растений. Самые первые зачатки жизни на Земле возникли, предположительно, где-то глубоко в океане, около гидротермальных жерл на дне. Ученым уже известны окаменелые останки живых существ возрастом в 3,2 миллиарда лет, их сегодня можно обнаружить вокруг бывших мест нахождения этих жерл. Может показаться, что это исключительно неблагоприятные условия, однако колыбелью всего живого, что окружает нас сегодня, была на самом деле полная темнота с очень горячей водой, ядовитыми металлами и жуткими извержениями газов. А это значит, что в действительности мы с вами — дети ядов…
Мало того: мы также потомки существовавших позже банд активных отравителей, чей яд почти полностью избавил планету от всех предыдущих форм жизни. Эти массовые убийцы — аэробные живые организмы, которые в процессе своего развития начали выделять яд в атмосферу нашей планеты. Яд этот был кислородом, а выделялся он в результате фотосинтеза — того процесса, который способен разлагать воду на составные части, причем за счет бесплатного пользования солнечным светом, забирая его в качестве пищи.
Невероятно активный (то есть — токсичный), кислород поначалу поглощался другими химическими элементами на поверхности планеты, и это создало существующие сегодня грандиозные запасы оксидов железа, однако, в конце концов, хотя все эти возможности для поглощения кислорода были использованы, он по-прежнему продолжал поступать в атмосферу, отравляя большинство анаэробных живых организмов, живших прежде в бескислородной среде. Немногим из них удалось с тех пор выжить, и хотя они существуют и сегодня, но встретить их можно в совершенно нетривиальных местах: там, например, где они способны вызвать гангрену или столбняк, когда условия позволяют им достаточно размножиться. Или это такие бактерии, как Bactemides gingivalis, которые обитают в крошечных, бедных кислородом промежутках между зубами, пока их оттуда, из этого призрачного прибежища, не вытолкают грубо взашей, на поругание агрессивной ядовитой кислородной среде — тут уже не важно чем: бездумной зубной щеткой или небрежной гигиенической межзубной нитью-флоссом.
Существуют и такие анаэробные бактерии, как возбудитель газовой гангрены Clostridium perfringens. Они выделяют токсины для омертвления тканей, чтобы как можно больше жизненного пространства досталось им, а еще — родственная ей бактерия Clostridium botulinum, приводящая к смертельным случаям отравления такой пищей, как например, консервированное мясо или сосиски (botulus по-латыни и означает «небольшая сосиска»). Ботулотоксин, или ботокс, сегодня, конечно, хорошо известен всем, кто следит за последними модными веяниями, хотя он и считается самым сильным ядом из всех известных (!) — мы еще встретимся с ним позже в этой книге. В любом случае, не стоит проявлять излишней жалости к анаэробам: ведь они — наши враги, как и мы — враги им.
