С такой мозговой подпиткой — какая еще нужна прочистка?
Мертвая вода
Послесловие переводчика
На Мавра начал действовать мой яд.
Опасные раздумья — это яды…
Уильям Шекспир 1604
Я счастлив! — тайный яд течет в моей крови…
Михаил Лермонтов, 1832
Себе
Маруся
яду
Купила
на пятак…
Владимир Маяковский, 1927
Я так хочу какой-нибудь отравы.
Мне очень нужно чем-то отравиться…
Анна Герасимова (Умка), 1986
Переводчик, по определению, должен быть незаметен. У него — роль тени. Ему пристало оставаться в «шапке-невидимке», по возможности не проявляя себя. Но он (живой же человек!) в чем-то — соавтор. В этом смысле он «отравлен» автором. И вопреки всему обязан «выжить» — то есть понять все контексты в переводимом произведении — и за его рамками. Потому объем справочной работы часто превосходит самый перевод. Сегодня ее облегчает сеть Интернет, хотя не стоит забывать: с ней, забитой компьютерными вирусами, «троянами» да «шпионами», связано столько мистификаций, целенаправленного обмана, ложных пророчеств, чьего-то недоумия и конечно же страхов…
Страхи эти древни, как сама жизнь. Ведь, как справедливо напоминает нам автор, живая материя возникла некогда «вопреки» неорганической, инертной, и ей постоянно угрожает гибель. Да мириады живых существ, собственно, и погибли — под действием агрессивной, «несовместимой с жизнью» окружающей среды. Немногие из них, которым повезло, получили некоторый опыт, новые свойства. Такие, что они выжили, сохранились.
В общем, идея яда, так или иначе, всегда живет в сознании человека. Ведь все вокруг, вся окружающая нас среда — яд. Вопрос лишь в концентрации, индивидуальной переносимости, в синергетике, наконец, воздействующих причин. То есть рядом с человеком всегда — смерть, потенциальная возможность «не быть». С ним всегда — неосознаваемый страх этого. Притом на уровне, так сказать, «коллективного бессознательного»: любой из нас, в конце концов, обязан жизнью тому, что лишь один сперматозоид из десятков, а то и сотен миллионов смог выжить в ядовитой, кислотной среде на пути к яйцеклетке, все же остальные — погибли! Яд и смерть — в основе жизни! Это не может пройти бесследно.
Темы, связанные с ядами, всегда будто завораживают людей, вызывая, пожалуй, не меньший интерес, чем секс. Фрейд говорил о вечной борьбе Эроса и Танатоса, двух заложенных в сути человека противоположных и взаимосвязанных инстинктов: продолжения рода и смерти. Но Эрос при этом, рано или поздно, уходит, а неумолимый Танатос торжествует.
Поразительные темы, если задуматься, наметил автор в этой книге, пусть вначале он брался лишь за «Жизнеописания великих отравителей». Ведь яды везде и всюду: в пище и косметике, на рабочем месте и в живой природе, в медицине и политике, на войне и в научных исследованиях, в суде и, конечно, в клетках любого человека!
У читателя (тем паче у переводчика) при чтении текста возникает внутренний диалог с автором — а не то желание, как бывает в дружеской беседе, что-то сказать от себя. Тем более когда автор из мест, от России весьма отдаленных. И нам есть что ему поведать.
* * *
«Интересная тема… актуальная…» — сказал кто-то, узнав, что книга — о ядах, и многоточия тяжко повисли в воздухе. Другой прямо спросил: «И что там про Ющенко с Литвиненко?» Узнав, что книга «не о том», потерял к ней интерес.
Отравление обычно будоражит, надолго оставаясь в памяти. Если затронута историческая личность, темная тайна способна тревожить воображение и через сотни лет. Так и не утихли споры, умер Наполеон своей смертью или ему «помогли». Нет согласия по поводу причины смерти Моцарта. У нас — сплошные открытия. И все о смерти «первых лиц», Сталина, Ленина, Петра Первого, Ивана Грозного… Может, неспроста?
Конечно. Ведь тогда у «читателей газет» возникает устойчивый фон тревоги, страх перед «смутным временем», ощущение потерянности, желание определенности в будущем, потребность в «твердой руке». Слухи о ядах — проверенный канал воздействия на сознание. Недаром в прошлом после кончины правителя столь часто говорили, будто он был отравлен. Тем более что в самом деле — случалось. Почитайте исторические хроники — хоть Европы, хоть Азии с Африкой… Слишком силен магнит власти, чтобы не устранить соперника или непокорного. Тут все одним миром мазаны. И принц Салим, что в 1591 году пытался отравить отца — императора Индии Акбара, одного из Великих Моголов. И брат хана Батыя, который в 1256 году занял его место после его смерти, отравив наследника, сына Батыя. И целая вереница римских пап в Средние века. И придворные Людовика XIV, при дворе которого — отравления, содомия, «черные мессы». Примерам несть числа, лишь копните.
Но это у них. А мы свою историю знаем? У нас ведь — не хуже.
Яд — дело тонкое…
Кто же отравители? «Враги», вестимо. Если «мы», скажем, католики и кого-то из «нас» отравили, вина в этом конечно же на «них» — на протестантах. И наоборот. И не только в отдаленном прошлом. Вы не замечали, какое особенное выражение возникает в глазах у людей старшего поколения, заставших начало 1950-х, если вдруг даже сегодня заходит речь о «деле врачей»? Том, что шло в одном ряду с процессом «о правотроцкистском блоке» 1938 года: там при 21 фигуранте дела ключевым стало обвинение четырех врачей, и, хотя они не были главными обвиняемыми, им посвящена треть текста судебного решения. Потому что они, якобы отравив председателя ОГПУ Менжинского, председателя ВСНХ Куйбышева, писателя Горького и его сына, готовили, как утверждал прокуpop
[158], отравления нового главы НКВД Ежова, даже самого Сталина
[159].
От этой психической атаки в 1930-х годах пострадали и возможные жертвы обвинений, и миллионы советских граждан, требовавших «справедливого возмездия своре кровавых собак» (так писал известный журналист, Михаил Кольцов, — впрочем, и его вскоре арестовали). Пострадали оттого, что яд — субстанция не обязательно физическая. Идея яда, категория неосязаемая, проникая в сознание, действует не хуже его самого. Само отравление, даже массовое, затрагивает немногих. А вот сообщение о нем (да еще с «доказательствами») влияет на миллионы людей. Недаром в психологической войне, что идет последнее столетие, популярен образ «отравленных колодцев».
