В те дни, когда более гуманных бракоразводных законов еще не существовало в природе, эта непреклонная строгость закона сплошь и рядом приводила лишь к тому, что куда проще было обратиться за помощью к склянке с ядом. Конечно, существовали и отвесные утесы, с которых всегда кто-то мог иной раз упасть, оступившись или споткнувшись; имелись и купальни, где тоже иной раз, бывало, утонет чей-то супруг или супруга, однако яд предоставлял возможность куда спокойнее совершить все втайне, а к тому же если очень повезет, то смерть близкого могла быть интерпретирована как результат любой из доброй дюжины естественных причин.
Это явление встречалось, однако, отнюдь не только в Северном полушарии. Альфред Рассел Уоллес
[10], коллега Дарвина, во время своих многочисленных путешествий встречал аналогичное поведение в других культурах. Вот что он писал о том, что сам видел и слышал в Дили (тогда эта территория на одном из островов Индонезии называлась Португальским Тимором);
Когда я был там, все тамошние жители выражали свою уверенность в том, что два офицера отравили мужей тех женщин, с которыми у них была продолжительная любовная интрижка; это мнение еще больше подкреплялось тем обстоятельством, что офицеры стали открыто сожительствовать с ними сразу после смерти своих соперников. И никому не приходило в голову выказать осуждение подобному преступлению или, более того, вообще счесть это преступлением, поскольку мужья этих женщин были из низших каст, а значит, им и полагалось освободить дорогу, чтобы не быть помехой для тех, кто был выше их по своему положению в обществе.
Альфред Рассел Уоллес. Малайский архипелаг, 1869
Правда, ни один из этих умертвителей супругов не идет ни в какое сравнение с бакалейщиками, которые тайком фальсифицировали свой товар, или со зловредными пивоварами и промышленниками, с кем мы еще встретимся позже — ведь и они извели немало людей. Однако если хладнокровному убийце недостает шарма, то пожелавшие ради собственной корысти избавиться от ненавистного супруга или от кого-то еще из родственников все же вызывают определенное, пусть жуткое, варварское любопытство, в них своеобразный шарм присутствует. Рассмотрим всего двоих персонажей. Они и документы подделывали, и ядом воспользовались, чтобы устранить своих жертв, но и тот и другой обладали роковой притягательностью для всех, с кем пересеклись их пути. Каждый из них начал с Лондона, а завершил свои дни в Австралии: один из них был изобличен в плетении интриги с большим количеством петель, чем вам когда-либо встретится в книгах Чарлза Диккенса, а второго сам Диккенс повстречал в тюрьме.
Многие австралийцы сегодня испытывают известное удовлетворение, найдя у себя в генеалогическом древе какого-нибудь каторжника, поскольку они уже вконец уверили себя, будто драконовское государство везло за три-девять земель, на каторгу, горемык, укравших кусок хлеба, чтобы накормить своих голодных детей, либо за какие-то политические преступления. Да, попадались и такие «благопристойные» каторжники, это правда, однако их было ничтожно мало. Уголовники, попадавшие в Австралию, — это преступники до мозга костей, отчаянные, кровожадные злодеи, которым удалось уйти от виселицы, лишь признав вину за меньшее по значению преступление и согласившись на переезд за казенный счет далеко, за два океана, дабы попытаться исправиться. Причем исправляться предстояло на каторге на краю света (правда, с целой шеей). Это была хорошо продуманная система, она уже снабдила работниками сахарные плантации в Вест-Индии и в Америке, а теперь настал черед Австралии. Но хотя среди привезенных с Альбиона людей попадались порой вполне невинные личности, вроде первых организаторов профсоюзного движения или тех, кто желал накормить голодных в Англии, однако большая часть преступников, происходивших из «приличного общества», были такими же чудовищами, как Тоэл или Уэйнрайт.
Джон Тоэл, например, был вполне симпатичный, пусть несколько самовлюбленный честолюбец, который отчаянно желал быть принятым в религиозное «Общество Друзей», то есть к квакерам, однако те не зря слывут людьми умными, вот они сразу и распознали, что на самом деле кроется за поползновениями мистера Тоэла. Поэтому ему, коммивояжеру лондонской фармацевтической компании, приходилось лишь подражать их скромной одежде, известной под названием квакерского наряда, хотя все-таки ему удалось свести дружбу с некоторыми членами этого «Общества».
Не все яблоки в бочке одинаково хороши, и Тоэл познакомился с квакером по имени Хантон, который, хотя и торговал льняным бельем, дни свои окончил, дергая ногами на виселице в связи со своими успехами на стезе фальшивомонетчика. Однако это не устрашило Тоэла. Скорее даже вдохновило его на подвиги, и он двинулся по той же дорожке. Его целью стало заполучить в свое распоряжение клише, с которых он мог бы отпечатать ценные бумаги Банка Смита в Аксбридже. К счастью для Тоэла, банк этот принадлежал квакерам, которые принципиально выступают против смертной казни, поэтому когда его поймали, то была достигнута нужная договоренность, и Тоэла отправили за пределы Англии, где он и провел в колониях 14 лет.
Каторга тогда означала пребывание в тюрьме открытого типа, в которой преступники жили и работали, как и любой другой колонист. Умному преступнику это давало возможность начать свою жизнь заново, с чистого листа, а еще и немало заработать, даже порою сколотить даже целое состояние, и Тоэл попробовал пойти по такому пути: вскоре он опять стал искать общества квакеров и, несомненно, живописал им, сколь сильно его желание искупить свою вину. Но все же ему — тому, кому еще в Лондоне пришлось спешно жениться на собственной прислуге, забеременевшей от него, причем не по квакерскому обряду; ему, кого изобличили в попытке мошеннически опустошить банк, принадлежавший одному из членов «Общества Друзей»; ему, у кого теперь была содержанка в Сиднее, потребовалась бы особая сила убедительности…
В 1820 году Тоэл открыл в Сиднее аптеку, причем, сказать по правде, он довольно скупо поведал о своей квалификации в этой области — только то, что его «познания не были непрофессиональными, а опыт работы не был нерегулярным», однако в конце концов его дело стало процветать. Сведения о его благополучии достигли его жены, которая по-прежнему жила в Лондоне в отчаянной бедности. Она потребовала, чтобы семья воссоединилась, как это разрешало благосклонное государство, и вот уже довольно скоро она появилась в Сиднее, и это, разумеется, означало, что Тоэлу пришлось прекратить встречи с любовницей. Примерно в это самое время Тоэл достиг определенной известности, поскольку занялся показным уничтожением бочонков с ромом, содержимое которых он выливал в Сиднейскую бухту. А еще, когда Сидней посетили два видных члена «Общества Друзей», Джеймс Бэкхаус и Джордж Уокер, Тоэл отметил это особым событием — передал в дар «Обществу» участок земли, на котором, как он заявил, должен быть сооружен первый в Австралии молельный дом квакеров. (Правда, на самом деле этот акт дарения ни к чему не привел, потому что после казни Тоэла через повешение участок был продан, и в конце концов на этом месте оказалась построена синагога.)
