Заключение следствия было слишком поспешно и не вытекало из текста сообщения «пресс-бюро»: значительная часть дневника Николая II, переписка (в частности письма Распутина) и пр. до тобольского периода давно уже находились в распоряжении власти, унаследовавшей их от Чрез. След. Комиссии при Временном Правительстве. Следствие в свое распоряжение получило и другой документ – тот разговор Свердлова по прямому проводу 20 июля с неуказанным в ленте лицом из Екатеринбурга, который мы уже цитировали
[429]. На вопрос Свердлова: «что у вас слышно», неизвестный отвечал: «Положение на фронте несколько лучше, чем казалось вчера. Выясняется, что противник оголил весь фронт, бросил все силы на Екатеринбург, удержим ли долго Екатеринбург, трудно сказать. Принимаем все меры к удержанию. Все лишнее из Екатеринбурга эвакуировалось. Вчера выехал к вам курьер с интересующими вас документами. Сообщите решение ЦИК и можем ли оповестить население известным вам текстом». Свердлов отвечал: «В заседании президиума ЦИК от 18 постановлено признать решение Ур. Обл. Совдепа правильным. Можете опубликовать свой текст. У нас вчера во всех газетах было помещено соответствующее сообщение. Сейчас послал за точным текстом текста и передам его тебе». Слова вопрошавшего: «можем ли оповестить население известным вам текстом», и ответ Свердлова: «можете опубликовать свой текст» – для всех участников сибирского следствия были решающими – скажем словами Булыгина: Москва заранее знала текст Екатеринбурга
[430]. Между тем, если оставаться строго в пределах текста, переданного телеграфной лентой, то толкование может получиться иное. Когда Голощекин или Белобородов спрашивали разрешение на оповещение населения «известным вам текстом», то скорее здесь имелась в виду телеграмма 17 го, где говорилось, что «официально семья погибнет при эвакуации». Ответ Свердлова: «можете опубликовать свой текст», допуская специальное опубликование в Екатеринбурге, отнюдь не санкционировал предложенный проект. Ведь это так ясно при сопоставлении опубликованного в Москве текста с тем, что предполагал Екатеринбург: он уведомлял о гибели «всей семьи», а не только «главы»; в московском тексте категорически заявлялось, что «жена и сын Николая отправлены в надежное место». О дочерях Москва молчала. Московский текст и был воспроизведен в екатеринбургской публикации 23 июля (21-го он был объявлен Голощекиным на митинге).
Мы еще остановимся на том, как центральная власть в течение долгого времени пыталась скрыть факт расправы с семьей Царя, факт, столь осложнявший взаимные отношения с германским правительством в критическое время, которое переживала советская власть. В сущности, впервые пермское, екатеринбургское, алапаевское «злодеяния» раскрыты были в статье Быкова, помещенной в 21 г. в сборнике «Рабочая революция на Урале» областного управления государственного издательства. Отклик этой статьи нашел свое место и в центре, в «Коммунистическом Труде», где «последние дни последнего царя» были перепечатаны. Однако тогда негласно самый сборник изъят был из продажи. В статье Быкова признавалось, что сообщения о похищении, бегстве и увозе членов императорской фамилии не соответствовали действительности – последние все были «уничтожены». Замалчивание этого факта не было, однако, «результатом нерешительности местных советов». Уральские советы – и областной, и пермский, и алапаевский, «действовали смело и определенно, решив уничтожить всех близких к самодержавному престолу». Для всех них «Урал стал могилой».
Таким образом, роль центральной власти в этом изображении сводилась к замалчиванию того, что произошло: советы Урала действовали «на свой страх и риск». Такова основная тенденция очерка Быкова. И лишь в самом конце 25 г. в статье Юренева, появившейся в столичной петроградской «Красной Газете» в виде корреспонденции из Свердловска под заглавием «Новые материалы о расстреле Романовых», установлены были взаимоотношения того времени между Екатеринбургом и Москвой. Одновременно появился отдельным изданием пополненный очерк Быкова
[431]. Отношения с центром в статье Юренева излагались так: «В одном из своих заседаний, по словам Быкова, Совет (областной) единодушно высказался за расстрел Николая Романова
[432]. Все же большинство Совета не хотело брать на себя ответственность без предварительного переговора по этому вопросу с центром. Решено было вновь командировать в Москву Голощекина для того, чтобы поставить вопрос о судьбе Романова в Ц. К. партии и президиумов ВЦИК. Президиум ВЦИК, – продолжает Быков, – склонялся к необходимости назначения над Николаем Романовым открытого суда. В это время созывался 5 й Всероссийский Съезд Советов. Предполагалось поставить вопрос о судьбе Романова на Съезде – о том, чтобы провести на нем решение о назначении над Романовым гласного суда в Екатеринбурге». Как «главный обвинитель» б. Царя должен был выступить Троцкий. Разговоры о суде в советской среде в это время действительно были, как можно судить, напр., по сообщениям газеты «Анархия» и др.; о решении постановки «царского» процесса, между прочим, говорил Урицкий при допросе 9 июля н. с. гр. Коковцева
[433]. Может быть, боевое настроение, создавшееся около съезда с готовившимся выступлением левых с. р., сняло этот вопрос. По утверждению Быкова, вопрос был пересмотрен в ВЦИК в связи с докладом Голощекина о военных действиях на Урале: «Голощекину предложено было ехать в Екатеринбург и в конце июля подготовить сессию суда над Романовыми, на которую и должен был приехать Троцкий». «По приезде из Москвы Голощекиным, числа 12 июля, было созвано собрание Областного Совета, на котором был заслушан доклад об отношении центральной власти к расстрелу Романовых. Областной Совет признал, что суда, как это было намечено Москвой, организовать уже не удастся – фронт был слишком близок, и задержка с судом над Романовым могла вызвать новое осложнение. Решено было запросить командующего фронтом о том, сколько дней продержится Екатеринбург и каково положение фронта. Военное командование сделало в Областном Совете доклад, из которого было видно, что положение чрезвычайно плохое. Чехи уже обошли Екатеринбург с юга и ведут на него наступление с двух сторон. Силы красной армии недостаточны, и падение города можно ждать через три дня. В связи с ним Областной Совет решил Романова расстрелять, не ожидая суда над ним». Под Романовыми, очевидно, надо подразумевать не только семью Царя в узком смысле, но и членов императорской фамилии, находившихся в Алапаевске
[434]. Отсюда логически следует сделать заключение, что екатеринбургское и алапаевское убийства связаны, действительно, скорее всего «единой волей».
