И тут представлялось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но, навалившись все разом, обрушивали их целиком. От этого происходил еще больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большей частью старики, дети и женщины, которые укрывались в потайных местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Но это не было для них концом мучений. Воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск; одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мертвых и еще живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными орудиями: человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Одни из выбрасываемых падали вниз головой и их ноги, торчавшие из земли, еще долго содрогались; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней. Трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении войск, крики глашатаев и трубные сигналы, возбуждавшие всех, трибуны и центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, – все это делало всехиз-за спешки безумными и равнодушными к тому, что они видели».
Шесть дней и шесть ночей творился весь этот ужас на улицах Карфагена. Даже привычные к виду крови и страданий, закаленные в боях римские легионеры не выдерживали нечеловеческого напряжения. Чтобы солдаты не истощились от бессонницы, трудов и не сошли с ума от жутких зрелищ, римские отряды постоянно сменялись. Только Сципион без сна непрерывно находился в гуще событий, отдавая необходимые распоряжения. Даже отдыхал и перекусывал он мимоходом, присев на какое-нибудь возвышение и наблюдая происходящее.
Из 700-тысячного населения в живых оставалось всего около 55 тысяч человек, укрывшихся в Бирсе. Но после непрерывного шестидневного штурма и они запросили пощады. К Сципиону пришли жрецы из храма Эшмуна
[25], стоявшего на самой высокой точке Бирсы. Жрецы просили только об одном – сохранить жизнь желающим выйти из крепости. Сципион обещал жизнь всем, кроме перебежчиков-римлян: предатели отечества ни при каких условиях не могли рассчитывать на пощаду. Вышедшие из крепости мужчины и женщины были взяты под стражу. Около 900 перебежчиков, которых ожидала неминуемая расплата, засели в храме Эшмуна. Вместе с ними там укрылись Гасдрубал, палач римских пленных, его жена и двое маленьких сыновей. Несмотря на бессонницу, голод и утомление, отчаявшиеся смертники продолжали сражаться, пользуясь неприступностью храма, расположенного на отвесной скале.
Однако Гасдрубал, недавно клявшийся, что сгорит вместе с родным городом, не выдержал. Незаметно для других он бежал к Сципиону и бросился ему в ноги, униженно вымаливая пощаду. Римский полководец показал его перебежчикам. Те попросили на минуту прекратить штурм и, воспользовавшись минутной тишиной, осыпали Гасдрубала отборной бранью и проклятиями, а затем вошли в здание храма и подожгли его. Жена Гасдрубала, поднявшись с детьми на крышу пылающего храма, прокляла трусливого предателя. Потом недрогнувшей рукой зарезала у него на глазах своих детей, столкнула их в разгоревшееся пламя и сама бросилась туда же. Рухнувшее здание погребло под собой последних мучеников осады.
Борьба была окончена. Зловещий город, причинивший римскому и другим народам неисчислимые бедствия, лежал поверженный. Но, видя окончательную гибель ненавистного врага, Сципион не ликовал. Он погрузился в глубокое раздумье и неожиданно для стоявших рядом друзей и соратников заплакал, громко выражая жалость к врагам. Сопровождавший Сципиона Полибий услышал, как его ученик произнес по-гречески стихи из «Илиады» Гомера:
Будет некогда день, и погибнет священная Троя.
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
«Что ты хочешь этим сказать?» – спросил удивленный Полибий.
«Это великий момент, Полибий. Но я боюсь, что когда-нибудь принесет кто-то такую же весть и о Риме», – ответил Сципион.
Полибий, описавший эту сцену, правильно понял и оценил слова римлянина. «Трудно сказать что-нибудь более мудрое, – замечает он. – На вершине собственных удач и бедствий врага помнить о своей доле со всеми ее превратностями и вообще ясно представлять себе непостоянство Судьбы – на это способен только человек великий и совершенный, словом, достойный памяти истории».
Сострадание к поверженному врагу было не просто минутным порывом полководца, поддавшегося чувствам после многодневного напряжения. Благородство души и милосердие были столь же неотъемлемыми качествами Сципиона, как воинская доблесть и твердость полководца. В своем великодушии он даже превзошел своего отца Эмилия Павла и приемного деда Сципиона Старшего, которые плененных ими вражеских вождей, Персея и Сифакса, провели в своих триумфах. Сципион же Младший милостиво обошелся с бесчеловечным и подлым Гасдрубалом, которого прокляла даже жена. Он позволил своему главному пленнику в сносных условиях провести остаток дней в Италии вместе с другими заложниками.
Однако Публий был человеком долга и сделал все, что предписывалось обычаем и было постановлено сенатом. Захваченный штурмом город он на несколько дней отдал в распоряжение солдат, разрешив им грабить все, кроме золота и серебра – эта добыча вносилась в казну, а также храмовых посвящений и статуй, которые надлежало вернуть в те святилища, откуда они были похищены пунийцами. Сципион раздал награды всем отличившимся воинам, кроме тех, которые недавно «отличились» самовольным разграблением храма Решефа. Захваченное оружие, машины и ненужные корабли были сожжены и посвящены Марсу и Минерве.
В Рим быстро пришло краткое донесение полководца сенату: «Карфаген разрушен, жду ваших приказаний». Эту долгожданную весть жители Рима встретили с таким ликованием и восторгом, что всю ночь никто не ложился спать. Радуясь победе, римляне вспоминали о бедствиях предыдущих войн, об опасностях и неожиданностях только что закончившейся, вновь и вновь обсуждали и прославляли деяния Сципиона. Наутро богам посвятили жертвоприношения, торжественные процессии и игры.
Пребывшая в Африку сенатская комиссия предписала Сципиону разрушить все, что еще оставалось от Карфагена. Союзники Рима, прежде всего Утика и Нумидия, получали часть карфагенских владений, а остальная территория уничтоженного государства была превращена в римскую провинцию. Выполняя решение сената, Сципион приказал поджечь остатки огромного города. В течение семнадцати дней огонь уничтожал то, что не успели разрушить во время осады и штурма. Место, на котором более шести с половиной веков стоял Карфаген, было распахано плугом, посыпано солью и предано вечному проклятью. Исполнился завет неистового Катона. Основанная впоследствии римская колония, хотя и носила название «Карфаген», располагалась по соседству от проклятого места.
