– Я его любовница и могу подтвердить, – заявила Марья.
Андрей Петрович поднял брови.
– То есть вы…
– Да. И это я раскрыла планы супостата и вовремя
сигнализировала. Потому что в Евангелии сказано…
– Прошу прощения, – остановил он ее, к великой моей
радости. Слышать о Евангелии я в тот момент была не расположена. Андрей
Петрович задержал взгляд на моем костюме и спросил: – Ваш муж богатый человек?
– Да.
– И вы хотели бы…
– Я хочу с ним развестись. А еще хочу, чтобы он оставил меня
в покое. Это все.
– То есть ни о какой компенсации, разделе имущества и прочем
речь не идет?
– Я вам уже сказала: я хочу развестись.
– Прекрасно. Мы беремся все уладить. Вам незачем лично
встречаться с мужем, этим займется Олег Михалович. Простите, вы так и не
сообщили мне свое имя.
– Алексина Симона Вячеславовна, – с достоинством
ответила я.
– Сергей Иванович ваш муж? – вроде бы растерялся Андрей
Петрович.
– К сожалению.
– И он вам грозил? Невероятно. Убежден, что его слова не
стоит воспринимать всерьез. Насколько мне известно, он вас любит, по крайней
мере неоднократно говорил об этом. Может быть, вы слегка погорячились? Может
быть, не стоит спешить с разводом?
– Вы с ним хорошо знакомы? – насторожилась я.
– Ну… иногда встречаемся.
– По бабам вместе шарахаются, – неизвестно чему
обрадовалась Марья.
– Выходит, мы зря теряем время, – решительно поднялась
я.
Андрей Петрович удержал меня за руку.
– Не спешите. Я могу с ним поговорить. Уверен, после нашего
дружеского разговора у него отпадет желание устраивать ночные представления.
Я подумала и кивнула. Через пять минут мы простились.
– Зря мы к мужикам поперлись, – вздохнула Марья. –
Они все заодно. Нам баба-адвокатша нужна. Желательно разведенная. Уж ей-то
объяснять не пришлось бы, что это за козлы.
– Слушай, Марья, а тебе на работу не надо? – с надеждой
спросила я.
– Зачем? Я же в отпуске.
– Но если он не оплачиваемый, может, стоит вернуться?
– Для меня твоя жизнь дороже. Смотри-ка, кафе, может,
зайдем, перекусим?
Я окинула взглядом ее фигуру: кожа да кости.
– Умерь аппетит, – хмуро посоветовала я. – Моих
денег надолго не хватит. – Тут я подумала, что Марья, возможно, долгое
время голодала (хотя с чего бы ей голодать?), устыдилась, вздохнула и сказала:
– Пошли.
Вторую половину дня я провела за рабочим столом, а Марья
грохотала кастрюлями на кухне. Вымыла окна, выбила ковер и ни разу не заглянула
в мою комнату. Я поняла, что обрела истинное сокровище. Не мешало бы, впрочем,
от нее поскорее избавиться, но теперь это выглядело проблематичным. В восемь я
появилась на кухне.
– Под окном кто-то вертится, – почему-то шепотом
сообщила Марья.
– Где? – испугалась я, бросаясь к окну.
– Минут пятнадцать как смылся. Бродил по тротуару напротив и
все на окна поглядывал. Готовится.
Я собралась паниковать и со всех ног бежать к маме, но тут
подумала, что Марья, скорее всего, фантазирует, чтобы смутить мой покой и
задержаться в квартире.
– Ужинать будешь? – деловито спросила она. Я кивнула,
она быстро накрыла на стол и кинулась за красной тетрадью. – Подожди, я
молитву прочитаю.
– В кафе ты молитв не читала, – съязвила я.
– Ну и что? Забыла. А ты могла бы напомнить. Чего ты
вредничаешь, лоб, что ли, трудно перекрестить?
– Не трудно, – пожала я плечами, стыдясь, что уличена
во вредности; выслушала молитву и перекрестила лоб.
Только мы приступили к трапезе, как зазвонил телефон. Я
неохотно сняла трубку и услышала мужской голос с едва уловимым акцентом.
– Простите, могу я поговорить с Симоной?
– Слушаю вас, – ответила я в некотором замешательстве.
– Очень приятно, а я Борис Моисеевич. У меня к вам дело. Не
могли бы мы встретиться, скажем, завтра в 18 часов.
– А, собственно… – начала я.
– Я бы не хотел объясняться по телефону. Скажу лишь
следующее: я прилетел из Израиля, в Москве пробуду неделю, а завтра специально
приеду в ваш город для встречи с вами.
– Спасибо большое, только я ничего не понимаю.
– Конечно. Поэтому я и хочу встретиться. Итак, завтра я вам
перезвоню. Всего доброго.
– Черт-те что, – сказала я, вешая трубку.
– Никуда не ходи, это его козни.
– Кого?
– Серегины, конечно.
– Не болтай глупостей.
– Вот увидишь, пойдешь к этому дядьке, а назад не вернешься.
– Большое тебе спасибо, – фыркнула я.
– Тогда я с тобой пойду.
– Мы договаривались, что ты остаешься здесь только до
завтра, – напомнила я.
Марья надулась, и ужин прошел в молчании.
Утром заехала Элька, на вопрос: «Как дела?» – я ответила:
«Нормально», прикидывая, стоит ли ей рассказать все или нет. Марья еще спала, а
Элька проходить дальше порога не стала, потому что спешила, и я так ничего ей
не рассказала. Села за работу, но время от времени вспоминала о предстоящей
встрече.
Ровно в 18.00 раздался телефонный звонок, и тот же голос
осведомился, я ли это?
– Это Борис Моисеевич, я только что приехал…
– Да-да. Где мы встретимся?
– Я впервые в вашем городе, так что выбирать вам.
– Тогда, может, вы приедете ко мне? Я живу…
– Я знаю адрес, – перебил он и через полчаса появился в
квартире.
Все это время Марья таращилась в окно и нервировала меня
всякими выдумками: то ей прохожие казались подозрительными, то наш дворник, то
«Волга», что замерла под окнами. Наконец в дверь позвонили. Я с облегчением
вздохнула и пошла открывать. На пороге стоял дядька совершенно необъятных
размеров, в светлом костюме без галстука, с бородой, усами и лысиной во всю
голову, которую он в настоящее время вытирал платком, тяжело дыша, под мышкой
он держал большой сверток.
– Здравствуйте, – сказала я.
