– Берем такси и едем к маме, – сказала Марья. –
Там ты будешь в безопасности. А у меня дело есть.
– Какое? – удивилась я.
– Надо с господом посоветоваться. Ты извини, что тебя с
собой не беру. В таких делах требуется уединение.
– Я понимаю, – кивнула я.
В другое время, услышав подобное от Марьи, я бы усмехнулась,
но теперь мысль советоваться с богом уже не казалась мне совершенно идиотской.
Проводив меня до дверей маминой квартиры, Марья ушла,
пообещав часа через два вернуться. До прихода мамы я проводила время возле
окна, осторожно выглядывая из-за шторы. И, как выяснилось, не зря. Во дворе,
ближе к соседнему дому, стоял синий «Опель», я видела, как он подъехал, и
поначалу он мне не показался интересным. Однако вскоре стекло чуть опустилось,
человек в «Опеле» закурил и сразу вызвал подозрение. Скажите на милость, кто в
такую духотищу будет сидеть в машине? Ясное дело: тип, которому за это деньги
платят. Иначе бы давно вышел или хотя бы дверь открыл. Надо полагать, парню
было скучно, оттого он и курил без конца. Я сбегала в свою комнату и принесла
бинокль. По словам мамы, это семейная реликвия, потому что бинокль когда-то
принадлежал папе. Если честно, я в этом сомневалась и никакого почтения к
данной вещи не испытывала. Но сейчас бинокль очень пригодился, потому что я
отлично разглядела хмурую физиономию мужчины лет тридцати, а также смогла
увидеть надпись «Гена» на тыльной стороне ладони, когда он стряхивал пепел.
Сомнения меня оставили: за мной следят, случая выжидают, следовательно, могут
убить в любую минуту. У кого искать защиты?
После двух встреч с милицией на ментов я надежд уже не
возлагала. Существуют охранные агентства… Чепуха все это, хотя, если муж
узнает, что у меня есть охрана, может, и не станет вести себя так нагло? Я
настолько была поглощена своими мыслями, что мама, появившись где-то через час,
понаблюдав за мной, с неудовольствием заметила:
– Развод дурно на тебя действует. Ты хмуришь лоб. Может, ты
поторопилась?
Я заверила маму, что решение мое твердое, съела две порции
голубцов и стала ждать Марью. Вскоре и она позвонила.
– Я внизу, – сказала она хриплым шепотом. – Машина
серого цвета, кажется «Рено», неважно, стоит прямо возле подъезда.
Выйдя из подъезда, я убедилась, что так оно и есть, правда,
не «Рено», а «Вольво» взгромоздился на тротуар. Возле задней двери, распахнутой
настежь, стояла Марья и напряженно оглядывалась. В другое время я умерла бы со
смеху. Сейчас бы, наверное, тоже, но уже от страха, потому что «Опель» никуда
не делся, он стоял там же, где и час назад, только стекло теперь было закрыто и
мотор заведен.
Я юркнула на заднее сиденье, Марья устроилась рядом, и мы
выехали со двора. Последнее, что я успела увидеть, лицо моей мамы в окне, она
поглядела нам вслед с недоумением и даже покачала головой. Мы с Марьей
переглянулись, она скосила глаза на водителя, мужчину лет пятидесяти, и сделала
мне знак молчать.
– Куда теперь? – ворчливо спросил дядька.
Марья назвала адрес, и мы благополучно добрались до дома,
хотя я и ожидала самого худшего, потому что «Опель» следовал за нами. Он
хитрил, дважды сворачивал в переулок, но держался на хвосте как приклеенный.
Правда, во двор моего дома въехать не рискнул, и это явилось некоторым
утешением.
Расплатившись с водителем «Вольво» (расплачивалась я, у
Марьи денег не было), мы поднялись в квартиру, но возле двери замешкались. Теперь
родное жилище уже не казалось мне надежным убежищем, совсем наоборот, памятуя
недавнее вторжение. Мы опять переглянулись, Марья толкнула дверь и вздохнула с
некоторым облегчением, так как она оказалась запертой.
– Давай ключи.
Я протянула ей ключ, и она первой вошла в квартиру,
беспокойно оглядываясь, а я поняла, что долго так не протяну, все это просто не
для меня. Так, чего доброго, с катушек съедешь. Я повалилась в кресло, лишь
только смогла его достигнуть, и закрыла глаза, отказываясь иметь с этим миром
что-либо общее. Однако Марье надо было сообщить о моем открытии, и я сказала:
– За нами следят. Синий «Опель».
– Это не тот, что во двор въехал?
Я кинулась к окну и в самом деле обнаружила машину возле
соседнего подъезда.
– Я с ума сойду, – на всякий случай пожаловалась я.
Марья кивнула и по обыкновению предложила:
– Надо помолиться.
– Давай, – без особой охоты согласилась я – работать в
таком состоянии я все равно не смогу, а Марьин голос успокаивает.
Она достала заветную тетрадь и полчаса читала молитвы, очень
выразительно, даже прослезилась один раз – не я, Марья. А я искала выход из
создавшегося положения. Не нашла.
Марья покончила с молитвами, сложила на коленях ладошки и
торжественно начала:
– Была я сегодня в храме, с батюшкой советовалась. Батюшка
старенький, добрый, терпеливо все выслушал. Короче, Сима, нам надо его убить.
– Кого? – спросила я, не очень-то вслушиваясь в ее
слова. Я разглядывала ногти на левой руке, один мне не нравился, не дай бог
сломается.
– Серегу. Мужа твоего.
Тут до меня дошло, я перевела взгляд на Марью и нахмурилась.
– Неужто батюшка такое посоветовал? А как же Священное
Писание?
– «Око за око, зуб за зуб».
– Это я уже слышала.
– Хорошо, пожалуйста, другое. «Не мир я принес вам, а меч».
– А это к нашей ситуации подходит?
– Еще бы. Этот гад задумал тебя убить, не просто задумал, он
уже предпринял ряд попыток. И мы должны спокойно ждать, когда нас на кладбище
снесут?
– Нет, ждать мне этого совершенно не хочется. Но неужто
батюшка так прямо и сказал: убейте мужа?
– Он сказал, что свою жизнь, которая дадена нам господом,
надо беречь: нет худшего греха, чем самоубийство. Самоубийц даже не отпевают и
на кладбище не хоронят, то есть страшнее этого греха вообще ничего нет; любой
другой, пожалуйста, запросто отмолишь, если время есть, а этот – ни-ни.
– Господи, кто ж говорит о самоубийстве?
– Никто, то есть я батюшку как следует выспросила на этот
счет, а потом говорю: если один человек задумал меня убить и зовет: приходи
туда-то и туда-то, я тебя убью, и я его послушаю, а он меня убьет, не
равносильно ли это самоубийству? Батюшка сказал: так оно и есть. И если на тебя
накинулись супостаты, надо защищаться, ибо живительный огонь вдохнул в нас сам
господь и не какому-то гаду его гасить.
– Защищаться не значит убить, – поневоле встряла я в
диспут.
