Марья кинулась звонить. Разговаривала она с Олегом минут
пять, после чего протянула трубку мне.
– У Марьи что, обострение? – сокрушенно спросил
Олег. – Она все про какого-то сатану болтает.
– Это в переносном смысле, просто Георгий нам не понравился.
– Чем?
Вопрос поставил меня в тупик. Сказать правду я не могла,
потому что она унижала мое человеческое достоинство; что соврать, не приходило
в голову, и я ответила:
– Он показался мне жуликом.
– Чепуха, я доверяю чутью Виктора. Виктор абсолютно надежен,
он простой человек из народа… Конечно, в нем отсутствует интеллигентность, но
ведь не это главное. В конце концов, он спас мне жизнь.
– Очень может быть, что он тебе по башке и шваркнул, –
по обыкновению подслушивая по параллельному телефону, вмешалась Марья.
– Глупость. Во-первых, я неплохо разбираюсь в людях,
во-вторых, это утверждение начисто лишено смысла. Зачем ему бить меня по голове
и красть фотографии?
– Чтобы супостату отдать.
– А зачем вызывать «Скорую»?
– Он не лишен сострадания.
– Чепуха. Виктор нашел меня бесчувственного и спас от
смерти, а тебе он не понравился из-за дурацкого снобизма.
Только то обстоятельство, что ему не так давно сильно
стукнули по голове, удержало меня от слов, что вертелись на языке. Это я-то
сноб?
– Он нам не подходит. И при чем тут твой Виктор? Мы говорим
не о нем, а о том типе, что служил в разведке. Найдем другого охранника, –
сурово закончила я, бросила трубку и отправилась спать.
Сон не шел. За стеной ворочалась Марья и время от времени
вздыхала. А я вновь подумала о странной парочке, но теперь спокойно, без
раздражения. Олег, конечно, прав. Вряд ли морячок покусился на фотографии и его
голову. Действительно, нелогично в этом случае «Скорую» вызывать, разумнее
побыстрее смыться. Однако кое-что в его диалоге с Георгием теперь насторожило.
Морячок намекал на то, что вокруг нас происходит нечто серьезное, а мужа моего
обозвал шпаной, причем мелкой. Очень смело для алкаша. Не простой он алкаш, а
уж его дружок или кто он там… «Стоп, не увлекайся», – одернула я себя. Они
еще упоминали моего папу. Вряд ли того, что умер двадцать лет назад, или того,
что скончался в Израиле. Может, есть еще папа, о котором я не знаю? Не худо бы
поговорить об этом с мамой.
Тут я вспомнила, что папа из Израиля почему-то очень
взволновал Олега, хотя ему-то что за дело до моих отцов? Что-то вокруг меня
происходит… И дело не только в муже, тут что-то еще. И эти двое появились
неспроста. С этой тревожной мыслью я и уснула, а проснувшись рано утром, тихо
покинула квартиру, воспользовавшись тем, что Марья дрыхнет без задних ног.
Мама пила кофе, устроившись на балконе. Я присоединилась к
ней.
– Как твои дела? – спросила она.
– Нормально, – ответила я, не желая расстраивать ее и
прикидывая, как бы половчее все выспросить. Не могу же я, в самом деле, вот так
взять и заявить: «Мама, скажи, пожалуйста, сколько у меня отцов?» – Зря мы
распилили подсвечник, – заметила я. – Возможно, это действительно
реликвия.
– От него ждали не реликвии, а реальной помощи, –
нахмурилась мама, – и с его стороны даже невежливо… Знаешь, я больше не
желаю о нем слышать.
Мы замолчали. Я продолжила прикидывать и так, и эдак, но
вопрос, за ответом на который я сюда явилась, все же не задала. И правильно:
отцов у меня может быть сколько угодно, а вот мама одна, и обижать ее ни к
чему.
Съев черничный пирог, я отбыла восвояси. Марья к моменту
моего возвращения уже успела обратиться ко всем святым с просьбой
незамедлительно вернуть меня живой и здоровой.
– Ты меня с ума сведешь, – заметила она с обидой, а я
подумала, что особого труда для этого не потребуется.
Потом я села за работу, Марья увлеклась тетрадкой в красной
обложке, и день прошел довольно спокойно.
В половине третьего у нас появился Андрей Гридин, хоть его и
не звали. Он казался еще более грустным и каким-то облезлым, что поспешил
списать на несчастную любовь. Ко мне, разумеется.
– У меня большие сомнения в истинности твоей любви, –
сердито заметила я.
Его буквально перекосило от возмущения.
– Но почему?
Я решила быть откровенной. Если он воспримет это как
оскорбление, тем лучше, избавлюсь от шпиона, а еще от необходимости выслушивать
глупости.
– Ты ведь знаешь, что произошло с Олегом?
– Разумеется. По этой причине я и приехал.
– При нем были какие-то важные документы?
– Да.
– Но украли только конверт с фотографиями?
– Вот именно.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Что твой муж рехнулся. Чем скорее ты с ним разведешься,
тем лучше.
– А от кого он мог узнать о фотографиях, как по-твоему?
Андрей на мгновение замер, а потом густо покраснел, точно я
позволила себе нечто в высшей степени неприличное.
– Ты намекаешь, что я…
– Я не намекаю, а задаю вопрос. Я принесла конверт, отдала
его Олегу и сообщила об этом тебе. А через некоторое время на Олега напали.
Если это мой муж, как он мог узнать, что конверт в портфеле?
– А как об этом мог узнать я? Подглядывал в замочную
скважину? Любой здравомыслящий человек оставил бы конверт в кабинете, там есть
сейф. А он зачем-то потащил его с собой.
Конечно, в этом была своя правда. Однако тот факт, что
Андрей Петрович мог подглядывать за Олегом, лично у меня удивления бы не
вызвал. Я вполне могла представить такую картину.
– Тогда что же произошло? – продолжала настаивать я.
– Думаю, твой муж просто решил лишить тебя поддержки и с
этой целью отправил Олега в больницу. Его парни на всякий случай заглянули в
портфель и обнаружили там конверт. Хотя… Олег не сразу поехал к Медведеву,
перед самым отъездом его вызвал мой отец и устроил нагоняй: тот вовремя не
ответил на какие-то письма. После этого Олег отправился сначала в одну контору,
а уж потом к Медведеву. Что, если он где-то проговорился об этом конверте… – Я
закатила глаза, демонстрируя тем самым свое отношение к этой версии. Будучи
адвокатом, Андрей мог бы придумать что-нибудь и получше. – В любом случае,
я здесь ни при чем, – закончил он. – Мне и в голову не пришло звонить
твоему мужу. И я не собираюсь шпионить в его пользу, если ты об этом. Я хочу,
чтобы ты с ним развелась. Более того, я сам развожусь.
– С какой стати? – забеспокоилась я.
